Вторая половина девятнадцатого века подарила нам настоящую сокровищницу, которая останется навсегда на счету русского народа. Если же когда-нибудь исчезнут искусственные границы под названием «государство» во имя лучшего устройства, то каждый человек на Земле возрадуется, что он стоит прямо в том месте, куда со страхом и любопытством заглядывали наши писатели и поэты. Ведь разговор о колорите одного народа наводит на мысли об общечеловеческом благе, о нравственности. Создавая образ идеального Государства Российского, русский писатель того времени одновременно выстраивал фундамент для нового государства Земля, потому что в поисках разгадки всех тайн своего народа они находили конфликты глубоко в душе русского пришельца, Сфинкса, и разбирали, какие силы тяготят человека, а какие могут привести его к свободе. Говоря об этом дикаре, который не может развернуться посреди подаренного ему простора, и Николай Лесков, и Михаил Салтыков не могли не обратиться к человеческому в нём.

В текстах Лескова видна художественность Гоголя (видимо, никуда от духа Николая Васильевича не деться). Это не такой живой, разливающийся по страницам поэтизм, не назидательство ревнителя благочестия. Но Лесков – это пульсирующая сила души русской. Почти все слова оттуда – из души. Да! скуп мужик на высокохудожестве нные формы, но его жизнь сама по себе – поэзия. Его жизнь – песня, затягивающаяся посреди бескрайнего поля. Есть это у Гоголя, но он будто боялся заглянуть за помещичью усадьбу и показать, из чьей груди вырывается песнь и заливает всю округу. Лесков рисует человека простого, неучёного, мудрого, который в чиновничьей России видится непонятным, начитавшимся Библии, просто глупым. И если Гоголь смеётся с помещиком и чиновником (и над ними), то Лесков смеётся с мужиком. Авторы смеются и плачут.

У Михаила Салтыкова же получилось осуществить проект, в котором смех, как туча над Ершалаимом, сгущается над каждым и низвергается ливнем укора одинаково над властным и пострадавшим от власти. В «Истории одного города» и своих сказках для детей от семи до семидесяти семи Салтыков-Щедрин преследует вопрос о возможности разрешения проблемы разности между народом и властью, между почвой и тем, что потеряло её. Я не знаю, нашёл ли выход для себя и для всех писатель, но его смех настолько нервный, его сравнения настолько грубы, что веры в спасение, кажется, нет.

Иван Сергеевич Тургенев в «Отцах и детях» показал, что наша единственная дорога – дорога домой, в отчину, откуда каждый выпал, как птенец из гнезда. За одним таким птенцом мы наблюдали и в романе Ивана Александровича Гончарова «Обломов». Гончаров указал на стремительно бегущую новую жизнь (нам ли не знать?), от которой нет смысла отказываться, но есть смысл обратиться к русской Обломовке, попросить у неё всё самое лучшее, что есть в ней, — мягкое сердце, которое сплотит человечество, где каждый земляк, где каждый заслужил любви одинаковой. Может, тогда у нас появится возможность искупиться и возродиться.

Толстой, Достоевский убедили меня своим словом в этой самой возможности. Раскольников – пример человека, носящего в себе разрушительную идею. Но, пройдя путь от преступления к внутреннему наказанию и покаянию, он оказался с Соней там, где «как бы самое время остановилось, точно не прошли ещё века Авраама и стад его» — он воскрешён, это ясно даже ему самому, а его идея стала ничем. Так было и в расколотой в двадцатом веке России. И, может, нам нужно покаяться наконец, а не гордится тем, что мы «сыны победы»?

Дмитрий Нехлюдов, герой текстов Толстого, воскрес нравственно так же, как и Родион. Он вернулся к юношеской вере в светлый идеал и благородное дело, отдавая теперь себе отчёт, откуда идёт свет и как это дело совершать.

Родительский дом, Обломовка, «века Авраама», детство: свобода где-то там.

Но на самом деле – в нас. Так у Лескова, работающего с русским характером, есть основания верить, что придёт Воскресение, потому что в русский характер заложен тот свет, который теперь все ищут где-то. Мы призвали Рюрика, но свобода осталась в нас. Она осталась в песне мужика, она осталась в казачьей вольнице, она осталась в наших пустующих полях. Но её потеснило рабство, которого русский пожелал для себя сам. В этом была роковая ошибка народа, считает Салтыков-Щедрин; то есть писатель обращает наш взор снова к нашим истокам, где есть доброта, человечность и мягкость. Он обращает нас к нам же самим.

А теперь спросите себя, пришло ли то воскресение? Если так, то остаётся только трепать лавры стариков и «упиваться ею, сей лёгкой жизнью», которой пели гимн они. Покуда же человек стоит на распутье, нужно набираться сил и воспитывать в себе идеал, найдя его на страницах классиков.

Антонов Кирилл

Ученик 11-го класса МАОУ «ФТЛ №1» города Саратова