После нескольких лет работы на секретном НИИ, а затем в «многотиражке» на крупном московском заводе, который сегодня исчез с карты города, Евгений Стрельчик 20 лет трудился заместителем главного редактора газеты «Вечерняя Москва», а потом — такой поворот заставляет задуматься о профессиональной судьбе журналиста — ответственным редактором «Журнала Московской Патриархии». Сегодня Евгений Михайлович вспоминает о том, как он пришел в профессию, о журналистике позднего советского времени и о создании СМИ в новейшей истории.

— Евгений Михайлович, почему Вы решили стать журналистом? Как пришли в профессию?

— Советский мальчишка начала 1970-х годов обычно мечтал об автомобилях, зарубежной музыке и приключениях. Но когда все ребята гоняли мяч во дворе, я сидел дома и читал книги, читал их запоем. Сейчас понимаю, что много из прочитанного тогда было малопоучительно, но попадались и бестселлеры того времени. В начале договорился в библиотеке рядом с домом, чтобы мне без очереди давали на ночь свежий номер «толстого журнала» (сегодня вы не знаете, что это такое), а в конце десятилетия стал постоянным гостем на подпольных книжных «толкучках», где много раз попадал под милицейские облавы.

И, конечно же, я писал стихи, истово веря, что этот дар мне генетически перешел от прадеда — поэта Серебряного века. Но слава Богу, это увлечение довольно быстро сошло на нет, передав эстафету более реалистичному плану, желанию стать журналистом. В тот момент я мало понимал эту работу в единой структуре коммунистической пропаганды, хотя уже к концу средней школы хорошо разбирался в необходимости получения информации из разных источников («не читайте перед обедом советских газет…»), а потому засиживался до глубокой ночи у радиоприемников, слушая «голоса».

Пребывая в неком инфантильном настроении, я не задумывался о своей дальнейшей судьбе. Не пройдя по конкурсу в технический вуз сразу после школы, я устроился на работу на очень секретное предприятие, где получил специальность «испытатель космических аппаратов». В то время я стеснялся рассказывать, где работаю и чем занимаюсь, кроме того, я давал подписку, что не буду делиться этой информацией, а потому переживал некую заниженную самооценку, что мотивировало меня особо верить в свою мечту.

В то время на журналистов учили в двух вузах — МГУ и МГИМО, также образование редактора можно было получить в Московском полиграфическом институте. Я выбрал, конечно, МГУ, но там был творческий конкурс — в приёмную комиссию надо было представить не менее трех публикаций в СМИ. Пошел на подготовительные курсы, купил пишущую машинку (кто помнит, что это такое?) и стал искать выходы на редакции газет и журналов, чтобы подготовить необходимые публикации. Получилось в подмосковных Химках, в местной районной газете, редакция которой размещалась в здании местного райкома КПСС. Навсегда в памяти осталось сцена, когда редактор протянул мне страничку с моей заметкой, в которой 20 раз было подчеркнуто слово «работа». Необходимо пояснить почему меня тут же не выгнали за дверь редакции за такую безграмотность? Дело в том, что еще на заре советской власти возникло такое понятие как «рабочий корреспондент», рабкор, которое просуществовало и к моменту моего прихода в профессию. Тогда было правило, что в номере штатными сотрудниками может быть подготовлено только 40 процентов публикаций, а остальные 60 — это внештатные авторы, и в первую очередь  — пролетарии-рабкоры. Я на такую роль подходил, вот со мной и возились.

— В каком вузе вы в итоге получили профессиональное образование?

— Несколько раз я поступал на факультет журналистики Московского государственного университета, и, хотя успешно проходил творческие испытания, так как уже имел много публикаций в разных СМИ, на экзаменах раз за разом не набирал нужное количество баллов. Но проявил упорство. Удача мне улыбнулась в Полиграфическом институте, который сейчас стал Университетом печати, где был редакторский факультет, именно он в свое время был прародителем журфака МГУ.

— В какой момент Вы поняли, что находитесь на своем месте и ваш профессиональный выбор правильный?

— Тогда я просто «тащился» от учебы, жил ею. И хотя уже был женат, родились дети, работал на «ящике», я учился с интересом и очень хорошо, а также продолжал писать в газеты, журналы, был опыт на радио… Параллельно с моим рабочим коллективом и сокурсниками в институте возник и новый круг общения — журналисты из разных изданий. Все это давало удивительный заряд бодрости и веры в успех и правильный выбор.

В годы Советской власти профессия журналиста обладала уникальным статусом. Особых привилегий рядовые сотрудники не имели, но все они считались «солдатами партии», а потому были несколько приближены к власти и благам (с последним в то время, как известно, были проблемы). В то время не было такой массы охранников, как сейчас на каждом шагу, тогда только на проходных стояли бойцы ВОХР (военизированная охрана) с допотопными наганами. Было много запретного как в культурных и идеологических аспектах, так и закрытых объектов, предприятий, целых районов в стране и даже… дорог. То есть мы по ним ехали на машине, но на карте они не были отмечены. Однако, в простом, житейском плане, нас больше волновало, как попасть в кафе или в ресторан, минуя обязательную очередь, как зайти через заднюю дверь к директору продуктового магазина или автосервиса, как попасть на шумную премьеру в Ленком или в Театр на Таганке, да еще после спектакля зайти за кулисы и выпить с артистами… Так вот, удостоверение журналиста обычно давало такую возможность.

Не будучи штатным корреспондентом, мне удавалось побывать в пресс-центрах крупных международных выставок, фестивалей и встреч, я «тусовался» в «Доме журналиста», где иногда был на подхвате при крупных мероприятиях. Пробирался и в «Дом кино», «Дом литераторов», «Дом композиторов», в местах, которые в те годы обладали особым шармом, где можно было встретить известных (сейчас времена другие и ньюсмейкеры тоже) всей стране людьми. И от всего это я ловил фантастический кайф! Мне хотелось быть не случайным гостем в этом мире, а полноправным его участником.

Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает. Судьба со мной пошутила, сделав меня не постоянным посетителям светских раутов, которым я планировал стать, выбирая профессию, а редакционным чиновником, который более 30 лет просидел за редактурой тысяч текстов, отбора фотографий и версткой, сначала «в металле», а с годами и на мощных Маках. Не забыть жарких споров на планерках, ругань с нерадивыми репортерами, ссор из-за маленьких гонораров, увольнения людей… Особую пикантность в мой рассказ могут привнести воспоминания неких моментов общения с сотрудниками Московского городского комитета КПСС и секретарями столичных райкомов той же партии. Потом была столичная мэрия времен Лужкова, с ее особым вниманием и пожеланиями, банкиры, рекламодатели, собственная рекламная службы, а также… бухгалтерия «Вечерней Москвы». Бухгалтерия везде имеет свою особенную прелесть. Эх, есть что рассказать!

Евгений Стрельчик

— Вернемся к Вашему пути, в котором я заметила несколько поворотов?

— Из лаборатории секретного суперсовременного НИИ, я оказался в  «многотиражке» завода, в цехах которого еще стояли станки, выпущенные в 20-е годы прошлого века. Затем меня пригласили в «Вечернюю Москву», где я и проработал более 20 лет. В конце нулевых я начал работать в структуре Московской Патриархии. Тут следует пояснить, что интерес к теме религии у меня появился уже давно, и я много писал по вопросам веры, так что в таком необычном моем решении есть некая логика. Тем более, что мои профессиональные качества была востребованы при ребрендинге «Журнала Московской Патриархии». Но это, как говорится, совсем иная история.

— Получается, Вы застали два совершенно разных мира журналистики. В каком из них журналист ощущал себя комфортнее всего в своей профессии?

— В то далекое уже время были довольно строгие рамки для работы журналиста, определенные канонами советской власти. Важно понимать, что тогда газеты были инструментами партии, «органами» партийных организаций, а не самостоятельными независимыми изданиями — они даже не имели статус юридического лица. В штат редакции принимали главным образом членов КПСС, и каким бы талантливым публицистом ты не был, без корочки с «Ильичом» не примут. Ну, а примеров с творческими ограничениями и пресловутой цензурой того времени существует уже очень много.

Потом, когда партийное руководство СМИ ушло в прошлое, многие мои коллеги, опьяненные воздухом появившейся свободы, были в полной уверенности, что они сейчас наконец-то начнут писать гениальные тексты и издавать интересные газеты и журналы и быстро получат славу и деньги. Отрезвление к ним пришло через несколько лет. Сотни и тысячи из появившихся тогда новых печатных СМИ сегодня уже давно забыты. Только единицы из старой журналисткой гвардии смогли удачно вписаться в новые реалии политической и экономической жизни, найти новые современные концепции своих изданий, стать созвучными времени. Наша профессия очень сильно изменилась, она во многом приобрела новый вектор своего развития, потребовала новых компетенций. И хотя необходимость писать грамотно и складно все также актуальна, пришло время вникать в особенности медиа-бизнеса, учиться в нем выживать, зарабатывать, создавать и управлять системами распространения и сбора рекламы, уметь договариваться с олигархами и, конечно же, научиться кожей чувствовать различные погодные явления в политической атмосфере нашей страны. Да и конечно, тут нельзя отставать от технического прогресса, все новые технологии должны максимально быстро внедряться в производство информационного продукта. Несмотря на то, что я не верю в очень быструю кончину «бумажных» СМИ, надо признать, что редакция любой современной газеты — это сегодня уже, по сути, медиа-холдинг, который кроме традиционного издания и старомодного сайта, делает подкасты, ведет видеоканалы, работает во всех социальных сетях, а сейчас мы видим, как в редакционную дверь настойчиво стучится искусственный интеллект. Однако о грядущей судьбе нашей профессии и об ее романе с ИИ, мне размышлять довольно затруднительно. Прошу учесть, что я родился до полета Юрия Гагарина в космос.