Телеведущий телеканала «Москва 24» Иван Базанов вырос в сибирском шахтерском городе Междуреченске, школьником работал на городском телевидении, был корреспондентом кемеровского телевидения и канала НТВ. Он рассказал слушателям Школы журналистики имени Владимира Мезенцева об отличиях федерального и регионального телевидения, о журналистском образованиии и о том, что становиться журналистом нужно лишь если не можешь быть никем другим.

– На телеканале «Москва 24» показывали ваш сюжет о фестивале в Парке Горького, снятый как видеоблог на маленькую камеру. Возможен ли полный переход на такой формат репортажей — когда автор сам снимает и монтирует?

— Я думаю, что да. Но операторов увольнять пока что не надо. Вы-то привыкшие к YouTube, и ваш глаз это не бесит, а люди взрослого поколения быстро устанут от такого мельтешения, неустойчивой картинки. Все-таки им вот это стандартное — крупный, средний, общий, — пока еще надо. Но для разнообразия надо вводить такие форматы, и у нас они обязательно будут. Это тоже журналистика, немного другая, в другом формате. Для меня очевидно, для вас, я думаю, тоже, что YouTube сильно наступает на пятки телевидению, особенно в нашей стране. Рано или поздно телевидение должно как-то интегрироваться, а оно уже это делает, показывая какие-то YouTube-шоу. Такие каналы как Рен-ТВ или Че просто существуют за счет того, что есть YouTube.

— Как вы считаете, куда лучше поступать будущему журналисту – обязательно на журфак?

— Один раз отдел кадров у меня на работе начал беспокоиться о том, чтобы у всех было журфаковское образование. И шеф такой приходит: «Парни, у нас все журналисты?» И оказалось, что только два сотрудника, один из МГУ, другой из региона, но заканчивал журфак. А все остальные – кто историки, кто биологи, кто математики. Я вот филолог по образованию. И никому это не мешает быть хорошим журналистом, профессионально работать. Потому что получили опыт, когда-то у себя на региональном телевидении. Я не знаю, чему учат на журфаке. Я сейчас антирекламу сделаю, меня наверно больше не пригласят. Потому что я знаю, что все равно все готовятся на журфак поступать, но я бы не советовал. Я учился на филфаке, у нас было отделение журналистики параллельное. Некоторые преподаватели у нас были одинаковые, лекции совместные. И я понимал, что мы намного больше читаем, намного больше внимания уделяем языку. А они занимаются какой-то фигней — история журналистики, теория журналистики. Преподают какие-то люди, которые работали в газете «Правда» в 70-х, которые вообще не понимают, что такое современная журналистика. Они рассказывают про Карамзина, про публицистов XIX века. Кому они нужны? Вернее, все это полезно в общегуманитарном смысле, но для журналиста это не так важно.

— Существует ли какая-то конкуренция между журналистами?

— Конкуренция, разумеется, существует и всегда существовала. И в этом залог развития журналистики и вообще, конкуренция – залог развития чего угодно. Это же прекрасно, когда BMW и Mercedes конкурируют друг с другом. Но это не значит, что они должны как-то унижать публично друг друга. Лучше показывать достоинства самого себя, чем недостатки оппонента. Просто мне кажется это неприличным, такого никогда раньше не было, журналистика тем и прикольна была, что у каждого есть свое мнение и каждый может его высказать. А сейчас есть журналисты, которые считают, что либо их мнение, либо никакое.

– Ваша программа ведет эфир без остановки. А бывали какие-то форс-мажоры, и как вы с ними справлялись в прямом эфире?

— Она не то что совсем без перерывов, у нас есть короткий перерыв, минут 15, в конце выпуска, когда идет программа «Сеть». Он действительно короткий. То есть ты успеваешь только выйти припудриться. Форс-мажоры конечно были. Ну не знаю, суфлер сломался, ты говоришь от себя. В этом и есть мастерство ведущего, что ты можешь не только говорить по суфлеру, но и что-то можешь сказать сам, чтобы у тебя что-то в голове было. Звук пропадал. К этому надо относиться с юмором, все, что происходит, надо как-то обыгрывать. У меня, например, недавно был гость, мы общаемся, я встал для чего-то, и у меня петличка сорвалась, то есть микрофон упал. И я говорю: «Ой, а можем переписать?» и такой: «А, у нас же прямой эфир». Все посмеялись и пошли дальше. Потому что, если ты с юмором не относишься к своим же косякам, то все остальные будут злорадствовать по этому поводу. Надо уметь смеяться над собой, надо уметь свои косяки обыгрывать. У нас это часто бывает. Закашлялся, или что-то сказал не так. Знаете, подборки роликов, где оговорки ведущих, «в подмосковном Климаксе», не «в плен чеченцам», а «в член пепенцам». И эти ведущие на федеральных каналах, такие каменные — они что-то не так сказали, и все, это провал. А иногда смеются сами над собой — и это лучший выход из ситуации, чем если ты будешь переживать и выглядеть нелепо.

– В одном из своих интервью вы упомянули Юрия Дудя. Справедлива ли критика Владимира Соловьева по отношению к стилю Дудя? Как вы оцениваете его формат?

— Как вы считаете, справедлива ли критика Соловьева к чему-либо вообще? Он же всех ненавидит, есть такое ощущение. Конечно, несправедлива. Давайте разберем по существу: вы, наверное, имеете ввиду заявление на этой неделе, которое Соловьев сделал в радиоэфире. Он сказал, что молодой пытается продать себя, кому-то предложить. Это нелепо. Человек имеет свою огромную аудиторию, почти два миллиона подписчиков. И очень неплохие заработки, я уж не знаю, сопоставимы ли они с тем, что зарабатывает сам Соловьев. Вряд ли. А уж упрекать его в том, что он матерится – это вообще нелепо. У Соловьева Жириновский матерится на эфире! И вообще человек может делать, что хочет на своем канале. Законом это не воспрещается. Это его дело, а судить точно не Соловьеву.

Раньше не было принято у журналистов так публично друг друга оскорблять. Это веяние последних времен. Началась какая-то война между Первым каналом и «Россией», потом «Эхо Москвы»… Они [Соловьев и Дудь] никогда не пересекались в публичном пространстве, так, чтобы оскорблять друг друга и обвинять в серьезных вещах. Мне это совершенно не нравится. Журналистское сообщество всегда было консолидированное — не важно, каких ты взглядов, но журналисты всегда старались друг друга защищать. А сейчас этого не наблюдается, какая-то большая разрозненность. Это, в том числе, проявляется в этом споре. Хотя, это не спор, Дудь же ему ничего не ответил. Я думаю, что и не ответит, если он умный. А он вроде умный.

– Раньше вы работали на кемеровском телеканале «СТС Кузбасс». «Москва 24» тоже региональный канал. Чем отличаются региональные каналы и федеральные, такие, как НТВ?

— Главное отличие, что на федеральном уровне всегда что-то происходит. У нас огромная страна, а планета еще больше. И НТВ может рассказывать обо всем что происходит. А региональный телеканал обязан как-то связывать это с тем, что происходит у него в огороде. На Кемеровском телевидении это было крайне сложно. На «Москве 24» тоже есть своя специфика, учитывая, что у нас круглосуточное вещание. Несложно представить, насколько тяжело забивать информацией эфир, учитывая, что это городской телеканал. В Кемерово у нас, конечно, не было так много информации. Даже один информационный выпуск за день тяжело было набирать. Приходилось выуживать такую нелепость: «Наши кузбасские легкоатлеты заняли 18-е место на чемпионате России». Мест было 19, а наши были 18-е: «Наши не последними пришли». Конечно, чем дальше в регион, тем больше приходится говорить о том, какую школу посетил губернатор Кемеровской области, и прочую скукотищу, которая никому не интересна. У нас очень часто были обращения губернатора. Наверняка вы его знаете — губернатор Кемеровской области Аман Гумирович Тулеев. Он уже двадцать лет как губернатор. Он прекрасный человек, его любят в регионе. Иногда у нас в 15-минутном выпуске было 10-минутное обращение губернатора к жителям. Вот это работа: «Здравствуйте, дорогие телезрители! Сейчас губернатор Кемеровской области хочет вам что-то сказать. И все, я пошел, мне в конце попрощаться только надо».

На НТВ, конечно, проще, потому что у нас практически в каждом если не регионе, то федеральном округе, ну или крупных регионах были свои стрингеры, которые каждый день присылают кучу информации. Большинство сюжетов делаются не выезжая из редакции. Так называемые редакционки, которые надо сесть, отсмотреть и написать. Поэтому информации очень много — она продюсерского характера, не корреспондентского. Меня это не особо касалось. А сейчас касается. Сейчас я вынужден, в том числе, как продюсер работать, чтобы чем-то наполнять утренний эфир. Это довольно тяжело делать, потому что я предлагаю какую-нибудь тему, говорю: «Слушайте, классная же тема, в Америке что-то произошло». «А какое это отношение к Москве имеет?» «Блин, да». «А у нас «Буран» перевезли на ВДНХ, ну классно же!» Но в этом есть и свои плюсы. На телеканале «Москва 24» мы можем рассказывать такие истории, которые на федеральном канале никогда бы не взяли. На нашем канале это смотрится очень круто, когда мы целый день можем рассказывать о спасении котенка, который застрял в трубе. И это всем нравится. Для кого-то это происходит в доме пососедству, а для кого-то просто милая история. Представляете, у нас корреспондент выходит в прямой эфир, туда гонится спутниковая тарелка, которая выводит в прямой эфир. Он выходит в прямой эфир, главная новость. Все отодвигается — Собянин, открытие метро – все уже неважно. Кота спасаем! И реально мы это делаем целый день. И люди смотрят: «Вот голова появилась, вот спасатели». В этом – журналистское мастерство. Я когда сначала пришел на «Москву 24», мне это было довольно дико. На НТВ я ездил в разные регионы, о важных новостях рассказывал, в Кремль иногда ходил. А тут – кота спасать. Ну что это такое вообще?! Но в этом есть милота. Потому что новости бывают иногда в мелочах, но намного интереснее, чем тот же Собянин или Трамп.

— Многие, долго занимаясь каким-то делом, начинают относиться к работе как к рутине. Бывали у вас в жизни ситуации, когда вы понимали, что журналистика – это не ваше, когда начиналось так называемое профессиональное выгорание? Как вы с ними справлялись?

— Честно говоря, у меня такого не было. У меня было разочарование в журналистике после школы. Я не собирался становиться журналистом, я в университете не занимался журналистикой. Я этим стал заниматься только на пятом курсе, наверное. Но это было связано с тем, что у нас была такая очень своенравная и неприятная руководительница, и она у меня отбила любовь к телевидению. Потом, к счастью, эта любовь вернулась, и пока у меня не возникало таких моментов, что я хотел уйти. У меня постоянно возникают мысли, что я бы чем-нибудь хотел заниматься параллельно этому. Если бы я был только телеведущим – это не так много времени занимает. Мы же через неделю работаем. В принципе, времени навалом, можно чем-то еще заниматься. Вести блог, например.

— В одном из интервью Владимир Познер сказал, что журналистики как таковой в России нет. Что туда идти сейчас не нужно, потому что ее нет.

— Ну, он много об этом говорил. В частности, в последнем интервью Дудю.

— И в связи с этим вопрос: как она появится, если никто в нее не пойдет, если никто не будет заниматься журналистикой? Неужели не нужны молодые люди, которые придут и поднимут этот род деятельности?

— А я, в отличие от Познера, считаю, что надо идти в журналистику. Я бы не стал вас отговаривать становиться журналистами. Это очень легкий выход из ситуации: «Не идите в журналистику». А если проблема с выборами, не идите на выборы, да? Я не считаю это выходом. Я лишь призываю не идти в журналистику тех, кто считает, что журналистика это возможность как-то потешить свое тщеславие, полюбоваться на себя на экране, и чтобы ваши родители могли полюбоваться. Я хочу сказать просто, что это профессия, которая предполагает огромное количество компромиссов. С редактором, со своей совестью, компромиссов с политикой, с редакционной [политикой] именно. Я не говорю, что вообще с политикой. Это морально тяжелая профессия. Поэтому если вы к этому готовы, то идите, конечно. Иди в журналистику, если не можешь быть никем другим. Я себя никем другим не представляю, поэтому этим занимаюсь. И вам советую.