В октябре 1983 года газеты всего мира сообщили о небывалой ледовой аномалии в районе Чукотского моря. Мощный паковый лед толщиной до двадцати метров широкой рекой двинулся из Центральной Арктики между островами Айон и побережьем северной Чукотки. 

В жертву моря был принесен сухогруз «Нина Сагайдак», получили серьезные повреждения и другие суда. Как сложатся дальнейшие события, никто не знал.

В тот же день я вылетел в Певек, где был организован Центральный штаб во главе с опытными морскими специалистами.

Какой он, этот далекий и таинственный Певек? Как встретит? Какие еще сюрпризы готовит морякам, а, следовательно, и нам, журналистам, суровое Чукотское море? Ведь я еще ни разу не бывал в этих краях, о которых и сегодня ходят почти невероятные истории.

Зима в октябре! Все здесь было непривычно. Кругом – темнота, холод, снег. Наконец я сел в промерзший, с заиндевевшими стеклами автобус и поехал в Певек.

По коробам, этим своеобразным арктическим тротуарам, спешу в штаб. Хотя время близится к полуночи в его окнах горит яркий свет. Вдруг меня кто-то окликает по имени. Оборачиваюсь, передо мной – человек, которого кажется, никогда не встречал прежде.

-Неужели не узнал? — изумляется он.— Мы же с тобой встречались! Как «где»? В Америке!

Да, тесен мир. Только сейчас узнаю в «незнакомце» одного из пассажиров турбохода «Леонид Собинов», доставившего на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Гаване посланцев двадцати стран из Европы и Латинской Америки. (Тогда он работал корреспондентом журнала «Советский Союз»). Теперь Станислав Сергеев в качестве корреспондента «Советской России» тоже примчался в Арктику.

Сейчас маленький, заснеженный Певек напоминает город перед штурмом. Все здесь живет, двигается, действует во имя одной цели – помочь морякам и их судам. Тем временем сюда подтягиваются и репортерские силы. Вот, стряхивая с полушубка снег, входит корреспондент Всесоюзного радио Владимир Михайленко. Для него Арктика как дом родной. Здесь он знает всех и все знают его. Володины репортажи слушают там, где не скоро получат наши газеты, — на ледоколах, полярных станциях и даже в далекой Антаркиде.

Вслед за ним появляется раскрасневшийся от мороза Владимир Курасов, собственный корреспондент «Известий» по Магаданской области. Один за другим входят корреспонденты ТАСС, АПН, «Магаданской правды», операторы Центрального телевидения и кинохроники…

Певек еще не сталкивался с подобным нашествием. Вскоре численность нашего корпуса достигла двадцати человек. Возглавить его поручили Курасову, и, надо отдать должное, он блестяще справился с такими обязанностями.

Как мы работали? Ежедневно или, точнее, еженощно в 23 часа начиналась пресс-конференция в штабе. Морские руководители докладывали о положении, сложившемся за последние сутки. Примерно в час ночи мы возвращались в гостиницу и принимались за расшифровку магнитных пленок и заметок в блокнотах. Под утро спешили на переговорные пункты. В Москве заканчивался рабочий день, и надо было успеть продиктовать стенографисткам свои материалы. А утром никак нельзя было опаздывать на диспетчерское совещание, где прокручивалась вся оперативная информация. Наступал день и репортеры расходились по заранее намеченным маршрутам – в порт, райком или на далекий рейд. Но вечером все снова собирались в штабе. Каждый час сулил неожиданности. 

Вот к радиотелефону подходит член коллегии Министерства морского флота СССР, председатель Всесоюзного объеденение «Мореплавание» Бронислав Семенович Майнагашев.

У него на связи – теплоход «Коля Мяготин». Разговоры в комнате сразу стихают. Это судно находится в наиболее бедственном положении.

-Доложите обстановку! – приказывает Майнагашев. И репортеры автоматически включают диктофоны.

-Льдом продавило борт. Вода поступает в трюм, — доносится до нас голос капитана Цикунова.-Крен увеличивается.

-Держитесь, капитан! В случае необходимости вам будет оказана помощь с ледокола «Капитан Хлебников».

-У меня нет сомнений, — говорит журналистам член коллегии министерства, начальник Главного управления перевозок, эксплуатации флота и портов Виталий Стефанович Збаращенко, — что любой иностранный экипаж давно бросил бы в такой ситуации борьбу за жизнь корабля. Стойкость мяготинцев заслуживает самой высокой оценки.

В этих экстремальных условиях Арктика принимает у всех моряков экзамен на профессиональное мастерство независимо от мощности машин и габаритов кораблей. Отлично выдержали эти испытания вовсе не большие теплоходы «Боря Цариков» и «Евгений Чапланов». Оба они уже вышли на чистую воду и наодятся в Беринговом проливе.

Забегая вперед скажу, что в бухте Провидения мне удалось побеседовать с капитаном «Бори Царикова» Владимиром Абрамовичем Великовским и старшим механиком Александром Васильевичем Скрипником.

Возбужденные, словно только что вышедшие из боя, они рассказывали о том, что испытали совсем недавно.

-У Четырехстолбового, — глубоко затягиваясь сигаретным дымом, говорил капитан, — радиолокатор начал «бить» пароход. За 12 миль! Пошли к нему навстречу, а это…льдина!

Моряки делились впечатлениями, говорили о наболевшем. Из Певека они ушли, получив минимум пресной воды. Поэтому в море пришлось перейти на режим экономии.

Не первый раз приходилось слышать о перебоях в водоснабжении в столице Восточной Арктики. Говорят, море начинается с берега. Эти слова никогда нельзя забывать людям, обслуживающим флот. И не только в Певеке.

За навигацию «Боря Цариков» обошел девять точек. Тридцатитрелетний «дед» показывал фотографии – разгрузка судна на острове Айон. Стоя по колено в воде, моряки перетаскивали на себе ящики, бочки, коробки. И так 200 тонн за сутки! Но экипаж не ропщет: решили бы проблему сапог…

— В чем она заключается? – поинтересовался я у капитана.

— Условия вам уже известны. По двенадцать часов в ледяной воде. Пальцы деревенеют через минуту, резиновых сапог на всех не хватает, а кирзовые выдерживают только двое суток и расползаются. Но по правилам они выдаются на восемнадцать месяцев!

Не скрою, подумалось тогда: быть может, говоря о беспримерной ледовой эпопее, происходящей в этот момент на просторах бескрайней Арктики, не стоит упоминать о проблеме каких-то сапог? Нет, стоит! Об этом надо говорить и писать в праздники и будни, на первой полосе и по первой программе, ибо не о сапогах речь, а о людях, об отношении к ним, героям и безвестным труженикам, чьим трудом добывается победа за Полярным кругом.

…Под вечер в штаб пришло радостное известие. Благодаря данным ледовой разведки и четкой работе ледоколов удалось вывести на восточную кромку аварийный теплоход «Коля Мяготин». На пробоины заводится пластырь, откачивается вода из трюма, герметизируются отсеки. Перед дорогой раненое судно нужно как бы забинтовать, чтобы уберечь его от новых неожиданностей.

-Выпусти его в море, только когда будет полная уверенность, что прогноз не подведет, — говорит Бронислав Семенович Майнагашев.

Утром в Певеке было тридцать три градуса мороза. По дороге в аэропорт в тряском «уазике» все молчали, ожидая от предстоящего рейса любых неожиданностей. Уже два дня подряд полет откладывался – то не было погоды, то были неисправности, и мы каждый вечер возвращались по промерзшей, запурженной тундре в далекий, едва различимый поселок, погруженный в темень подкрадывающейся полярной ночи. Но вот сегодня нам повезло – летим! Лица моих спутников, работников Певекской гидробазы, сияют. Наконец-то!

Количество пассажиров в этом необычном рейсе соответствует численности экипажа: и тех, и других – пятеро.

Я сижу в кабине пилотов. Впервые для меня, пассажира, впереди, а не сбоку бежит взлетная полоса. Самолет набирает высоту, а сопки, будто желая его удержать, карабкаются за ним ввысь. Под крылом – пустыня бесконечной тундры. Словно отпечатки следов невиданных великанов, стынут бесчисленные озера, покрытые ледяной коркой. Яркое солнце слепит глаза. Летчики занавешивают лобовое стекло вышитой занавесочкой, и кажется, мы – не в небе Арктики, а в гостеприимном доме, и только чайку не хватает для задушевной беседы.

Дверь за спиной распахивается, и на пороге, словно по щучьему велению, показывается один из пилотов с дымящимся в руках чайником.

-Прошу к столу, — приглашает он. – Чай подан!

Так начался перелет в бухту Провидения навстречу теплоходу «Коля Мяготин». В последний момент в штабе было принято решение отбуксировать судно в этот свободный от льда порт. Но доберется ли до него теряющий с каждым часом силы корабль? На это никто не мог ответить.

Мне повезло. В последние дни в Певеке мы все маялись, устав от штабной сутолоки и информации, становящейся с каждым днем все однообразней. 

Мы рвались на корабли, затертые, зажатые льдами с пробитыми бортами, затопленными трюмами, остановившимися машинами. И каждый хотел быть первым.

Мы были готовы шагать десятки километров по устланной снегами тундре, но это выглядело также наивно, как и бессмысленно. Не помогали не рекомендательные письма, ни старые, проверенные годами связи. Даже по блату нельзя попасть в пекло ледового ада!

Да, мне повезло. Крупно, незаслуженно, как может повезти только раз в жизни. Еще немного, и я попаду в Провидение!

Прямо по курсу вспыхнул и засиял синевой залив Лаврентия. Море без льда, тундра без снега, и небо без туч…Много я видел на земле красивых мест, но столь ошеломляющей красоты не встречал ни разу. И если кто-нибудь предложит мне отправиться на край света, ни на миг не задумаюсь – он удивительно хорош, этот край.

Наш самолет начал заходить на разворот. В Провидении меня ждал маленький теплоходик «Чайка», снимавшийся навстречу «Коле Мяготину».

Штормило. Ледовое сало терлось о борт, а впереди лежали льды, о которых говорили все газеты мира.

Когда я впервые увидел «Колю Мяготина», он полулежал на борту и издали напоминал…кита: над палубой беспрерывно вздымался фонтан. Это могучие насосы выбрасывали из трюма поступающую воду.

По спущенному штормтрапу поднимаюсь на борт. По последним сведениям, полученным из штаба, я знал, что экипаж покинул теплоход по приказу командования. На борту – только аварийная партия.

Откровенно говоря, я ожидал встретить угрюмых людей, изможденных схваткой со стихией. Мне уже виделся эдакий боцман Россомаха в исполнении Бориса Андреева. Он один бродит по пустынным палубам беспомощного теплохода, еще каким-то чудом держащегося на плаву. Однако встретивший меня молодой капитан и все его помощники были гладко выбриты, носили свежие рубашки и обедали на накрахмаленных скатертях. В горшочках стояли цветы, а из кранов бесперебойно текла горячая вода.

Очевидно, капитан Цикунов понял меня без слов. Мне не терпелось все увидеть своими глазами. Валентин Алексеевич принес высокие сапоги и телогрейку и, когда я облачился, кивнул: «Пошли…»

Хватаясь за заиндевевшие скобы, мы спустились на твиндек, потом еще ниже, в трюм…

Мы стояли с капитаном на семиметровой глубине этого гигантского колодца, а из борта прямо к нам под ноги с шумом врывалась горная река шириной метров в семь!

Вода бурлила, клокотала, шипела. Ее уровень поднимался. По трюму плавали льдины, прорвавшиеся через разорванный металл. Каждый час в теплоход врывались две тысячи тонн воды, угрожая ему гибелью. Корма задралась, нос опустился…Кроме трюма, оказались затопленными еще четыре танка.

В эти кризисные дни каждый моряк рвался с ледоколов, куда временно эвакуировали мяготинцев, на погибающее судно. Но Цикунов мог пустить лишь самых нужных, а значит, и самых лучших. И кажется, не было более счастливых людей, чем те кому выпало работать в этих экстремальных условиях. Мороз минус 25. Ветер. Железо прилипает к рукам. Пальцы не гнутся. А моряки работали по пояс в холодной воде, отпихивая от себя плавающие глыбы льда.

Судно раскачивало на волнах, и вся эта ледяная каша бесновалась, грохотала прибоем, сшибала с ног. Что заставляло людей стремиться на почти обреченный теплоход, рисковать жизнью, которая, как известно, единственна и неповторима?

Я видел лица юных матросов, рвущихся в самое пекло этого ледового ада. Как горды они были капитанским доверием, как безоглядно рисковали собой! И не было в том риске ни любования собственным бесстрашием, ни желания выделится. Просто каждый понимал, что и от него зависит жизнь судна. И каждый хотел ее сохранить.

В Провидении Цикунов встретил старинного приятеля, главного механика ледокола «Магадан» Виктора Ивановича Бойцова. Вернее, встретились-то они еще раньше, в Северном Ледовитом (ведь «Магадан» буксировал «Колю Мяготина»), а вот поговорить по душам в долгожданной тишине выпало только здесь, в бухте.

Рейс закончился, волнения остались позади, и разомлевшие от радости моряки уже не казались строгими командирами, а стали вновь Валей и Витей, которые давным-давно в родном порту гоняли вместе в футбол, безусыми моряками начинали на одном судне свои морские биографии, ходили через океан в Америку…

Подтрунивая над товарищем, Бойцов заговорил высокопарным слогом о друге-герое, о газетной шумихе вокруг его имени и о шансе погреться в лучах чужой славы.

-Брось трепаться, — хлопнул его по плечу капитан. – Уж кто-кто, а ты-то прекрасно понимаешь, что никакого подвига не было – обычная наша работа в Арктике. И ничего больше.

Ледовое сражение подходило к концу. Последние караваны судов вырывались из плена Чукотского моря. Редакции начали отзывать своих корреспондентов в Москву.

Когда-нибудь я попробую отдельно рассказать о работе коллег, о тех, кто с блокнотом и фотоаппаратом, магнитофоном и телекамерой шагал по льдам Арктики. С ледовой разведкой, едва не задевая крылом за торосы, они мотались на стометровой высоте. С вертолетчиками зависали в небе Чукотки, ради одного заветного кадра чуть не вываливаясь из кабин. С моряками в качку перепрыгивали с ледоколов на сухогруз, рискуя быть раздавленными бьющимися друг о друга бортами. Я расскажу о тех, кто вместе с командой работал в трюме, заделывал пробоины, был готов в пургу и метель идти по тундре, чтобы первым попасть на место события. 

Срывая глотки, мы орали на переговорных пунктах, что отзывают нас преждевременно, что навигация еще не закончилась, что нам нужны , пять дней, день…Но руководство было неумолимо.

Прощаясь с моряками, мы покидали Заполярье. За это время нас объединили общие трудности и опасности, удачи и поражения. Капитаны переживали за ошибки редакций, а мы – за промахи пароходства.

Наши блокноты распухли от записей, наши сумки оттягивали коробки с пленками и магнитными лентами. Мы уже не бравировали словами «пак», «припай», «сжатие» — мы знали им цену.

Нам, побывавшим на передовой Арктики, предстояло ответить на многочисленные вопросы читателей. С не меньшим интересом ожидали нашего слова и моряки, полярники, летчики, ученые.

В газеты и журналы, на радио и телевидение поступали письма, в которых просили рассказать о выводах, сделанных из этого арктического урока. Участники и свидетели драматических событий задавались вопросом: «Неужели нельзя было предусмотреть, предсказать, предвидеть?..»

Поток этой почты не случаен. Слишком велики потери, нанесенные нам Арктикой. Под угрозой оказалось выполнение плана Дальневосточного пароходства за четвертый квартал и третий год пятилетки.

Ледовая эпопея вскрыла много проблем, заставляя на ходу корректировать тактику и стратегию покорения Севера.

Узким звеном в системе Северного морского пути продолжали оставаться порты. Можно строить гигантские лихтеровозы и контейнеровозы. Но нельзя забывать, что их пока некому принимать в Заполярье. Нужны ремонтные базы и складские помещения

Есть и другие проблемы, ожидающие своего решения. Моряков волнуют долгосрочные прогнозы погоды. Для них это вопрос стратегии создания нового флота. Если климат изменится в сторону потепления, то, естественно, нет нужды закладывать такие мощные ледоколы, как, скажем, «Леонид Брежнев». Рассчитывая же на ухудшение ледовой обстановки, требуется подумать о создании новых атомоходов.

Битва в Арктике. Это не просто громкие слова. Это на самом деле битва, подчас изнурительная, требующая огромных затрат человеческой энергии и могучей техники. Победа в ней, как на фронте, добывается не только на переднем крае. Она зависит от того, насколько прочен тыл, как оперативно и успешно будут работать миллионы людей, порой не догадывающихся, что их труд служит великим целям освоения Крайнего Севера. Несметные богатства скрыты в его недрах. И мы верим, что все героические усилия окупятся сторицей.

Владимир МЕЗЕНЦЕВ 
Москва – Певек – бухта Провидения – борт теплохода «Коля Мяготин» — Берингово море – ледокол «Магадан» — Анадырьский залив – Москва. 

Журнал «Журналист», 1984 г. №2 

Автор: Владимир Мезенцев