Первый раз мы увиделись с утра в школе, в кабинете, перед началом уроков. Новая девочка перевелась к нам в 6 класс. Л. была среднего роста, не худышка, но без лишнего веса. Внешность её была приятна: её короткие волосы были светло-рыжеватые , как и брови, чуть завивающиеся локоны обрамляли овальное лицо. На этом лице отражались все эмоции так явно, что не заметить их было невозможно. Голубые глаза были детскими. В них отражались детская уверенность, что все её непременно должны ценить и любить (за то лишь, что она есть) и убеждённость в том, что она достойна уважения. А ещё они светились надеждой — она не ожидала от жизни жестокости.

Л., дочь нашей новой учительницы математики, перевелась к нам из деревни, где в классе было всего 7 детей, которые, видимо, хорошо друг друга знали и относились к одноклассникам уважительно.

Наш класс не был дружелюбным, и на дружеское приветствие в начале знакомства нельзя было рассчитывать. В то время я не стремилась с кем — то сблизиться, но от общения не уходила. Я разбираюсь в людях довольно неплохо и по приходу в новый класс сразу выделила 3-х человек, с которыми могла бы общаться (но настоящих друзей я там не находила). Были среди одноклассников и совсем неприятные личности.

К новой девочке я понемногу присматривалась. Л. поначалу стремилась подружиться со всеми, показать себя с лучшей стороны. Но с нашим классом это не выходило: все делились на группы и у каждой были свои проблемы, а до Л. им не было никакого дела. Словом, некогда им было разглядывать, какая Л. «молодец». Одноклассники присматривались к новичку издалека, оценивая общую картину – на внутренний мир девушки им было наплевать.

Л. старалась везде и всегда участвовать. Она просила записывать её на все возможные конкурсы и школьные олимпиады. Услышав о таковых, она вскакивала с места с поднятой рукой, привлекая внимание учителя. Девушка не была надменной, не важничала и не пыталась выглядеть лучше на фоне других. Но жажда показать себя, а позже и волнение (шло время, а ею ещё никто не восторгался: она считала, что достойна небольшого внимания) пустили всё под откос. Всё шло не так, как она хотела. Появилась какая-то поспешность и недовольство собой, обнаружилась неуверенность.

На уроках Л. часто поднимала руку и отвечала. Большинству одноклассников это казалось позёрством, и самые бестактные отзывались об этом вслух. Л. же просто хотела показать, что многое знает: для неё это было поводом для уважения. Но чрезмерная активность симпатий не прибавляла.

Она многого от себя требовала, старалась выделяться, поэтому учила правила слово в слово, всегда просилась к доске и делала всё так, как скажет учитель. Учителя относились к ней ласково. Но одноклассников это попросту раздражало: успеваемость класса была средней, отличников было немного и все они вели себя сдержанно, не вылезали. Любина активность никого не впечатляла. Сверстники считали: «Есть знания – не вылезай с ними без нужды!». И в чём-то были правы. Словом, Любино желание понравиться было заметно, но могло истолковываться как нечто другое.

Для Л. провалом считалась обыкновенная четвёрка. Я помню, когда она получила свою первую четвёрку. Это было на уроке русского языка, учитель выставлял оценки за сочинения. Все воспринимали свои оценки спокойно, какими бы они ни были, но вот учитель добрался до её работы: «Л. – четыре!…». Сразу после этого лицо Л. начало неприятно преображаться: она вся сощурилась, скривилась и … тихо вздрагивая, начала пускать слёзы.

Сначала все удивились и не поняли, из-за чего это происходит. Некоторые, включая учителя, спросили Л. с беспокойством, что случилось. Девушка замотала головой, попыталась успокоиться. Когда присутствующие поняли, что эта реакция последовала за оценкой — все начали смеяться: кто-то откровенно, в голос, кто-то похихикивая. Все смотрели на Л. (она-таки обратила на себя внимание!), некоторые привстали с мест, чтобы лучше разглядеть её «сморщенное» лицо.

Это повторялось ещё пару раз: Л. «смывала позор» четвёрки слезами. До того дошло, что при озвучивании оценок за какой-нибудь диктант все ждали именно этого момента: выгибали шеи, раскрывали рты и чуть ли не с восторгом ждали реакцию Л.. Это было одним из любимых развлечений нашего класса ещё долгое время, но Л. научилась сдержанности: когда она получала четвёрку, то обходилась только всхлипом и поджатыми губами. Одноклассница привыкала не реагировать на гадости вроде этой:

-Давай, выплачь оценку!

К этому моменту часть одноклассников уже проявляла неуважение к Л.. Её считали назойливой выскочкой, ничем не доказывающей свои «способности». К тому же её маму на уроках отнюдь не боялись и не уважали: на наших уроках математики дисциплина отсутствовала, все свободно перекрикивались и не реагировали на замечания. К Л. стали придираться ещё больше, говорили, что мать завышает оценки дочке, хотя такого не было на самом деле. В связи с этим Л. снова устроила «гонку», ведь теперь, помимо уважения к ней, она должна добиться уважения к своей матери. Так она, очевидно, думала. Девушка утроила свои старания, но сделала этим только хуже. Смешок в классе: Л. снова тянет руку на уроке математики! Та идёт к доске и начинает лихорадочно щекотать доску мелом. Она писала так быстро, что чуть ли не вприпрыжку двигалась боком за своей рукой. Того, что она писала в спешке, часто было не разобрать! Из-за спешки она допускала ошибки, стирала всё и начинала снова всё переписывать сначала. Как её лицо менялось в эти моменты! От уверенности на нём не оставалось ни следа — только сомнения: вдруг она снова напишет что-то неверно?! В эти (обычные для нас) минуты у доски она испытывала сначала прилив сил (сейчас она докажет, что умна!), затем отчаяние. Л. после промахов сильно хмурилась, прожигала доску взглядом, глаза её рыскали по доске. Но снова всё путала потому, что боялась. Она очень боялась не успеть. Куда?! Наверное, и сама не знала. Она придумала себе правила, которые строго соблюдала, а если не выходило – расстраивалась, сильно, иногда до слёз. В эти минуты Л. казалась мне отчасти жалкой, но в то же время я понимала, как для неё это важно: она делала всё, что могла, с целью заслужить уважение новых «друзей». Но в то же время меня раздражало то, что она отказывалась понимать глупость своего поведения. Не из упрямства, а из страха признать ошибки. Я не советовала ей, как поступать, просто хотела, чтобы она поняла, как выглядит со стороны. Это было моим эгоистичным желанием. Но Л. меня слушать не хотела — она продолжала заниматься самообманом.

Л. показала, что её можно не уважать, и к ней теперь просто стали цепляться по любому поводу. Найдут к чему прицепиться — и не отстанут, а она к тому же не давала отпор. Будучи глубоко ранимым человеком, девушка обижалась на все мелочи, а в нашем классе было много людей со злыми языками! Если Л. «терроризировали » толпой – я заступалась, но никогда её не жалела. Мы общались, но едва ли даже приятельски. Она часто обижалась на мои прямолинейные слова, хотя от меня она не слышала ни оскорблений, ни упрёков — правда бьёт сильней.

Так прошёл тот год, Л. начинала понемногу контролировать эмоции и училась давать себе трезвую оценку. К ней привыкли, и только изредка можно было услышать колкое замечание, сказанное невпопад.

Но Л. влюбилась в одноклассника! Это был парень, избалованный вниманием девушек. Сам себя он считал раскрепощённым, а на деле переживал из-за чужого мнения и подстраивался под него. К тому же самооценку он имел сильно завышенную. Л. свято верила в свои чувства. Она бегала за ним, как собачонка, навязывалась и понемногу начинала его бесить. Л. Начала упиваться чувством неразделённой любви. Это полу-выдуманное чувство позволяло ей ощутить себя взрослой. Она считала, что, страдая от выдуманных проблем, становится «на ступень повыше». Л. была совсем не похожа на влюблённую девушку: к её привычному облику прибавились только томный взгляд и тяжёлые вздохи. Но она старалась из небольшой симпатии (парень казался ей красивым) раздуть настоящую любовь. Сидя рядом с ней, я видела, как она, деланно задумавшись, на куске бумажки излагает все свои мысли о нём, включая описание его ямочек на щеках. Как-то она подошла к учителю ИЗО после урока, спросила, как ей срисовать человека с фотографии, и, вытащив из альбома фотографию этого парня, показала её учителю!

Вскоре о фантазии Л. узнали в классе. Над ней стали подтрунивать, Л. же сносила всё достойно. «Счастливец», пожалуй, радовался бы вниманию со стороны, но его было через край. Если Л. начинала досаждать, он делал так, чтобы та «отцепилась». Я наблюдала за всем со стороны, вмешиваясь только в особых случаях. Ведь я не могла её опекать!

Своим поведением Л. доказала окружающим, что уважать её невозможно. Так думала треть одноклассников, но за всей глупостью я видела её иначе: независтливая, добрая, умная, отзывчивая, хоть и наивная. Она не делала людям гадости, не разносила сплетни и не «поливала грязью» за спиной. И всё же Л. никак не хотела посмотреть на себя со стороны. Она продолжала иногда вести себя очень глупо. Я к ней не приставала, подбадривала тогда, когда считала нужным. Не сочувствовала, когда та позволяла себя унижать! Ей нужно было только раз «огрызнуться»! Класс наш состоял из неуверенных людей и приставали к ней они лишь затем, чтобы разжиться этой самой уверенностью. Она продолжала упорствовать в учёбе, чтобы получить уважение, не понимая, что упускает главное. У меня же не было желания помочь человеку, который сам себя толкает в яму.

Как-то девчонка из нашего класса прямо сказала, что Л. в нашем классе никто терпеть не может. Она высказала это как факт, по глупости, без умысла. За два года Л. не научилась держать удар: она даже не смогла спрятать слёзы, её лицо, как и раньше, изменилось на глазах, она скорчилась и убежала в лабораторную — маленькую комнатку-хранили ще! Мне стало мерзко от поведения одноклассников, но, когда Л. убежала, я очень на неё разозлилась! Я зашла в лабораторную и попыталась сначала успокоить ревущую белугой девушку. Я пыталась ей доказать, что слова сплетницы – глупость, и если она сама себя начнёт уважать – зауважает и класс. Но Л. Опять корчила из себя жертву! Ей нравилось казаться всеми непонятой! Тогда я высказала всё прямо, не жалея девушку. Сказала, что она бегает, «как дура», за этим парнем, который в грош её не ставит. Сказала, что она сама виновата, а ей стоит лишь захотеть поменяться! Я видела, что слова мои ей неприятны, но Л. прислушалась ко мне. После этого эпизода мы сдружились.

…Мы общаемся и сейчас, на каникулах – Л. учится в другом городе. За это время я поняла, что мне с ней комфортно. Я уважаю её за то, что Л. всегда остаётся собой, как бы тяжело не было. Она не будет притворяться кем-то, чтобы быть принятой. Посмотрев в глаза этой девушке, ты замечаешь их глубину! Л. боится признавать свои ошибки, и только это, пожалуй, не делает её совсем взрослой. Она иногда жалуется на лицо, на фигуру, а я вижу её очень выразительный взгляд. Мне хочется только, чтобы она посмотрела на себя моими глазами и переборола неуверенность. В Л. я верю!

Ершова Юлия

Ученица 11-го класса, МБОУ «СОШ №2 им. С. И. Подгайнова г.Калининска» Саратовская область