ТелеЛюди ОПЕРАТОР «ВРЕМЕНИ» 

Пятый год преподаватель кафедры телевидения и радио В.А. Гусев приходит к нам в Школу международной тележурналистики, рекламы и паблик рилейшнз. Ему есть что рассказать о «Времени» и о себе, приоткрыть тайны операторского мастерства, поделиться богатым профессиональным опытом. 

Из дневника: 

«Он находился в центре. Чувствовал себя победителем: удалось погрузить нас в атмосферу музейного искусства. Произнес первую реплику, ясную и музыкальную своей искренностью. Приготовился получить ответ. Откровенный. Свежий. Сумасбродный. Какой угодно – только СВОБОДНЫЙ, оправданный полностью и бесповоротно лишь одним – юностью тех, кого он привел сюда…

…Банкетка в зале музея между романтиками и импрессионистами плескалась чувствами. Из ее центра веяло упоением. Жизнью и её проделками. Всем прекрасным. По бокам хлюпали эмоции».

Алёна Олешкевич, студентка В.А. Гусева. 

— Владимир Александрович, как вы – оператор-документалист, стали преподавателем кафедры телевидения факультета журналистики МГУ и оказались со своими студентами в музее им. А.С. Пушкина? 

— Понимаете, жизнь человека делится на две части: первая, очень важная – это период накопления. Для меня значительным этапом накопления, наиболее плодотворным для будущей моей профессиональной жизни как раз и стал Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.

В детстве, когда мы жили в убогой коммуналке в самом центре Москвы, я по воскресениям ходил в школу эстетического воспитания при музее.

Мы слушали лекции о художниках, о том времени, в котором они жили, и творили свои произведения. Долго бродили по залам музея. Я не запомнил многих дат, имен и названий, но зато научился главному – получать наслаждение от произведений искусства. Потом это перешло на любовь к людям, пейзажам, к явлениям окружающей жизни.

С простеньким фотоаппаратом я бродил по городу и искал уголки старой Москвы, необычные лица, цветовые сочетания, игру света.

В нашей восьмиметровой комнатке, под столом, накрывшись одеялом, я всю ночь печатал свои первые снимки.

Этим же путем я веду своих студентов: хочется, чтобы они, как и я, научились самому главному: эмоционально и ярко воспринимать окружающую действительность и талантливо ее отражать.

Уверен, что в каждом человеке есть росток таланта, и он обязательно прорастет благодаря встречам с высоким искусством. Все зависит от атмосферы, которую сможет создать педагог, мастер.

— От этих посещений есть результат? 

— А результат такой: ребята участвовали в конкурсе «Дебют» на девятом Евразийском телефоруме с короткими сюжетами-эссе. В этих работах они образно выразили свое отношение к выбранной теме. В номинации «Авторский проект» оказались в числе победителей.

— У вас такая необычная прфессиональная судьба… 

— Мой отец погиб на фронте, когда мне было четыре года. Мы жили в одном из переулков рядом с консерваторией и каждый день слушали бой часов на Спасской башне, звуки рояля из распахнутых окон музыкальных классов и ругань соседей по коммуналке. В такой обстановке росли тогда многие.

С детства мечтал о путешествиях и знал, что буду кинооператором. В кинотеатре Художественный на Арбате показывали трофейный фильм о Тарзане — джунгли, обезьяны, развалины древних цивилизаций. Твердо решил — буду снимать жаркие страны, стану оператором-документалистом.

На операторский факультет ВГИКа поступил на заочное отделение. Появился шанс работать, снимать и путешествовать по всему миру. Студент-первокурсник, я пошел прямиком на Шаболовку, где тогда находилось Центральное телевидение. Но дальше проходной меня не пустили «Звоните, — говорит вахтёрша, — в отдел кадров, а я вас ни за что не пропущу!»

Собравшись с духом, набрал телефон одела производства фильмов. Стоя там, в проходной, я ещё не знал, какую штуку выкинет со мной судьба. «Кто? Студент? Гусев?.. Что вы! У нас и так всё набрано на десять лет вперёд!» — кричала в трубку секретарша.

Огорчённый, я вышел на улицу и побрёл вдоль забора. Там, за этой оградой, была желанная, но недосягаемая работа. Через ограду свешивались ветки, а одна перегнулась настолько, что можно было… Не мешкая, я схватился за нее и перемахнул через забор.

Даже сейчас, по прошествии нескольких десятков лет, не могу вспоминать об этом без волнения. Я был в состоянии паники, а ноги мои шли сами!..

Бродя по длинным коридорам телецентра, нашёл-таки кабинет директора. Секретарша куда-то вышла. Из-за двери доносились голоса. В этот момент я понял – это один из тех редких шансов, которые предоставляет человеку судьба, и который может изменить всю жизнь. Тщетно пытаясь унять дрожь в коленках, постучал в дверь и вошёл…

После долгого объяснения меня все-таки взяли.

Поначалу труд был незавидный: работал только на подхвате, таскал тяжеленные камеры, осветительные приборы и прочее оборудование. Откуда-то брались силы. Время шло. Я работал и учился, перенимал приемы операторской работы.

Однажды идет начальник по коридору, затылок чешет и бормочет себе под нос: «Кого же послать снимать фильм по этому совершенно сырому сценарию…» А дело было в том, что в 60-х годах начали строить крупнейшую в мире Красноярскую ГЭС, и нужно было запечатлеть первые шаги этой гигантской стройки.

Сергей Александрович Муратов, тогда ещё совсем молодой журналист, а нынче профессор кафедры телевидения и радио журфака МГУ, в ту пору написал нормальный сценарий, получил одобрение начальства, да только маститым операторам сценарий не понравился.

Включенную кинокамеру я до этого вообще в руках не держал, но все же вызвался ехать в командировку в Красноярск.

Пожалуй, такого фильма я сейчас уже не сниму! Идеально было снято с точки зрения фотографии. Каждый кадр – картинка, потому что на поиски наилучшего ракурса освещения иногда тратил по пол дня. Порой не без риска для жизни. С тяжёлым оборудованием пришлось лазить по отвесным скалам, перебираться по тонким балкам над пропастью — чтобы запечатлеть работу строителей-высотников.

Конечно, воспоминания о первой командировке остались яркие. Снимал, как перекрывали Енисей, бросали в воду гигантские глыбы, которые подвозили на огромных БЕЛАЗах, как рабочие, утопая в грязи, строили опорные конструкции и мосты, обводные каналы…

…Руководство редакции вежливо поблагодарило за работу. Мне эта победа стоила двух месяцев каторжного труда; что такое профессия оператора, я узнал сполна и… окончательно влюбился в свою профессию.

1968 год. В разгаре — война во Вьетнаме. В Ханое открылся один из первых зарубежных корпунктов Гостелерадио. Никто из операторов не решился ехать туда на четыре года, да еще без семьи. Я ни секунды не задумываясь, пошел к начальству и попросился на войну.

Через полгода высадился в порту Хайфон в качестве постоянного корреспондента Центрального телевидения в Демократической Республике Вьетнам и сопридельных странах.

Более экзотического места на земле, чем Индокитай, я не знаю. Это непролазные джунгли, гигантские статуи Будды, люди со своим, совершенно инопланетным мышлением и образом жизни. Да еще — тропические ночи, пьянящие своим ароматом и звуками из глубины леса!

Я был пленен красотой фантастической природы.

Когда мы перелетали на стареньком ООН-овском «Дугласе» – единственном средстве сообщения в той военной обстановке — из Ханоя во Вьентьян, Пном-Пень или Бангкок – (это столицы стран моей аккредитации Лаоса, Камбоджи и Тайланда) самолет летел часами над бескрайним океаном тропического леса.

Здесь, в этой глуши в 30-е годы французский летчик случайно обнаружил мертвый город Ангкорват – дворцы и храмы древней цивилизации, опутанные лианами, переплетенные корнями гигантских деревьев.

Мне посчастливилось снять фильм об этом чуде. Я оказался в той самой фантастической атмосфере, которая меня так околдовала когда-то в старом трофейном фильме, увиденном в детстве.

Четыре года прожил в Индокитае. Шла война, где-то горячо и жестоко, а где-то были лишь ее отголоски. Это был регион, еще не тронутый толпами туристов.

С кинокамерой исколесил на своём джипе весь Индокитай. Дикие племена, жилища на сваях, поля опиумного мака… Но более всего пришлось снимать выжженную напалмом землю, людей, бегущих из горящих деревень, день и ночь висящие в небе американские бомбардировщики. В городах и селениях – подземные жилища и заводы, госпитали с искалеченными детьми, центры сопротивления оккупантам, партизанские отряды, женские боевые подразделения, девушки – зенитчицы… Было снято множество сюжетов для программы «Время», несколько документальных фильмов. Картины «Непобедимые» и «Репортаж с лаосского фронта» отметили премиями Международной организации журналистов.

Мне пришлось наблюдать последние дни уходящей в прошлое цивилизации колониального Индокитая. Видел «пир во время чумы», когда наша съёмочная группа оказывалась в капитулировавших один за другим, занятых американцами городах.

Накануне гибели там шла отчаянная гульба: орала музыка, разгуливали пьяные офицеры, повсюду стайки проституток. А по периметру городов шла ожесточенная перестрелка: из джунглей неотвратимо надвигались партизаны, затягивая кольцо-удавку.

На жутковатой, трагической ноте проходили последние часы американского правления — партизаны коммунистического Вьетконга безжалостно расправлялись со своими врагами. Последние кадры той войны – вертолеты под обстрелом снимают с крыши американского посольства в Сайгоне гроздья виснущих на шасси людей.

Кое-что досталось и на нашу долю… Однажды на открытом месте, мы стали мишенью одного из истребителей — в воздухе днём и ночью висели американские самолёты. Пришлось плюхнуться прямо в залитое водой рисовое поле. Сброшенный снаряд взорвался совсем рядом. Кадр получился отменный.

Жуткое зрелище представляли бомбёжки городов, которые предприняли американцы в самом конце вьетнамской войны. Днём и ночью сотни бомбардировщиков Б-52 совершали налёты на Ханой и Хайфон, взрывы выворачивали землю наизнанку, выкорчёвывали целые дома. Утром вдоль улиц тянулись километровые шеренги гробов, куда складывали части человеческих тел…

Наутро после таких «ковровых» бомбардировок за мной, единственным тогда в городе иностранным кинооператором, приезжал сам мэр Ханоя и вёз на своей машине в места разрушений. Улицы были превращены в руины, повсюду огромные воронки, то здесь то там – огромные фюзеляжи сбитых Б— 52.

Когда вернулся в Москву, в Кремле председатель Верховного Совета Георгадзе вручил мне орден «Знак почета».

— На этом работа с риском для жизни не завершилась? 

— Да, через год вызвали в отдел кадров и сказали: «У тебя хорошо получаются съемки военных действий! Сейчас ещё в одной стране назревает конфликт. Готовься к поездке в Сантьяго». Вот так в семьдесят третьем году, за несколько месяцев до военного переворота в этой стране, оказался там с женой и трёхлетним сыном.

Не зря Америку называют Новым Светом – красивейшее место: сверкающее, чистое — как умытое! Небо синее, леса изумрудно-зелёные. С одной стороны – бирюзовое море, с другой – белоснежные вершины Анд. Но снимать пришлось не эти пейзажи.

Я оказался в ситуации жестокого гражданского противостояния, сложившегося к концу правления Сальвадора Альенде. На улицах Сантьяго — повсюду бойцы многочисленных военных формирований. Обстановка настолько напряжена, что курки автоматов у всех на взводе. События последних месяцев – неоднократные попытки государственного переворота, кровавые расправы и жертвы – породили в людях состояние нервозности. Если идущий по улице человек вызывал подозрение, по нему могли открыть огонь без предупреждения. Я старался ходить посередине улицы, неся на плече аппарат, чтобы видно было, что я кинооператор.

Если во Вьетнаме стрекочущая в руках камера помогала как то преодолевать страх, то во время работы в Чили сказывалось беспокойство, во власти которого находилась тогда вся страна. Настораживали и периодические сообщения о смерти журналистов.

С президентом Республики Чили Сальвадором Альенде я был знаком лично – снимал его интервью для нашего телевидения во дворце Ля Монеда. Альенде хорошо относился к советским журналистам. СССР поддерживал его политику и стремление к социализму.

Поздно вечером (это было накануне военного переворота), у служебного входа во дворец столпились десятки журналистов, ожидая приезда Альенде. Всех волновал один и тот же вопрос: что он думает по поводу слухов о завтрашнем выступлении армии генерала Пиночета против законного правительства. Подъехало несколько правительственных «Фиатов». Бойцы охраны прикладами автоматов растолкали толпу, освобождая путь к дверям дворца.

Опустив голову, президент молча, быстрыми шагами пошел по образованному живому коридору. Вокруг кричала журналистская братия, но Альенде не обращал на них внимания. И тут он, среди множества лиц узнал корреспондента советского радио Леонарда Косичева и уже у самой калитки, повернувшись к нашей камере, сказал, возможно, свои последние в жизни слова, обращённые к журналистам: «Я уверен, что чилийская армия никогда не нарушит конституцию и не вмешается в политику».

Наутро, 11-го сентября, произошёл самый кровавый в истории республики Чили переворот.

В городе велась нескончаемая стрельба, самолёты бомбили Ля Монеда, дворец окружили танки… Окна корпункта советского телевидения выходили на президентский дворец. Выглянув в окно, я увидел, как вереницы грузовиков заполняют улицы; в кузовах сидели солдаты, одетые в форму немецких войск времён Второй Мировой.

Военная форма для чилийской армии поставлялась из Германии, и это бросилось в глаза и напомнило страшные кадры из документальных фильмов о той войне. Показалось, что события прошлых лет повторяются заново…

Уже после стычек в городе те же самые грузовики, с брошенными в них распростёртыми телами сторонников Альенде возвращались в казармы. Я снимал кадры чудовищной жестокости… По всему городу свистели пули. Некоторые из них достигли окон нашего корпункта на двенадцатом этаже, так что пришлось закрывать стёкла матрасами.

Советский Союз активно выступал против фашистского путча, поэтому власти сразу начали преследовать наших журналистов. Корреспондентам угрожали расправой, некоторых бросили в тюрьму.

Вечером, через несколько дней после переворота, за полчаса до комендантского часа в нашей квартире раздался звонок. Чей-то голос сообщил, что за мной едет военная полиция, и что немедленно нужно прибыть в советское посольство, где можно укрыться.

Не успев собрать вещи, бросив в машину только то, что попалось под руку, мы с женой и сыном помчались на другой конец города. К самому началу комендантского часа наш автомобиль въехал в ворота посольства.

Вывозить из Чили советских граждан начали только через две недели после начала путча. Всё это время мы находились в окружённом солдатами здании посольства.

Раньше всех эвакуировали семьи с детьми, поэтому мы в числе первых прибыли в аэропорт. Автобус сопровождали бронемашины, и мы ясно видели направленные на нас дула автоматов. Пройдя жесточайший таможенный досмотр, мы только поздно вечером вылетели в Москву.

— А дальше? 

— Через некоторое время мне предложили отправиться в только что открывшийся корпункт в Нью-Йорке, и наша семья уехала в США.

Разгар холодной войны, период взаимного недоверия двух мощных держав. Отношение к советским журналистам в Америке было не вполне дружелюбное, собственно, как и в СССР – к американским.

Жена Галина всегда рвалась со мной во все командировки, и это, безусловно, меня поддерживало и помогало в заграничной жизни и работе… Её жизнь тоже посвящена журналистике: она была радиокорреспондентом отдела информации, и поэтому, как никто, понимала меня и знала, как мне важны эти бесконечные переезды, съёмки. Для нее не было загадкой, зачем я стремился влезть в самую гущу событий, зачем пренебрегал опасностью – её любовь и преданность помогали идти вперёд и добиваться успеха.

Еще в ту пору, когда я был послан во Вьетнам, она в Москве нашла прибывшего в отпуск посла и расплакавшись у его дверей, уговорила разрешить ей приехать к мужу (я уже полгода находился в Ханое один). Она оказалась единственной женщиной во всей советской колонии.

В Америке мы пробыли 6 лет, до 1980-го года. За это время я побывал во многих уголках США, снял огромное количество информационных материалов для программы «Время», около десятка полнометражных документальных фильмов…

Я показал Америку такой, какая она есть, не преувеличивая недостатки или достоинства этой страны. Через образы людей – белых, чёрных, латиноамериканцев – старался показать те детали, которых мы раньше не знали, рассказывал о крупных городах, об «одноэтажной Америке», американских индейцах…

В итоге советские телезрители увидели цикл фильмов «Америка семидесятых», который был создан под руководством политобозревателя Гостелерадио Валентина Сергеича Зорина.

— Между загранкомандировками случались передышки? 

— После приезда из Америки продолжал работать в программе «Время». Вошёл в состав команды, которая занималась правительственными съёмками в Кремле – работа очень напряжённая и ответственная.

Тогда было время перехода телевизионной информации от киносъёмки на видеозапись. Операторы и журналисты нелегко привыкали к новому выразительному средству. Практика, опыт, наблюдение за американскими коллегами дали мне возможность написать ряд журнальных статей и диссертацию о работе хроникёра и документалиста с видеокамерой. На тот момент это было актуально, и Олимпийские игры, которые проходили в 80-м году в Москве, уже снимались портативными видеокамерами.

Проблемы съёмки, монтажа и выразительных возможностей видеометода горячо обсуждались в профессиональных кругах. Диссертация была защищена во ВГИКе в 87-м году. Я стал кандидатом искусствоведения, и началась параллельная со съёмками преподавательская деятельность: стал заведующим кафедрой института повышения квалификации Гостелерадио, учил студентов операторскому мастерству…

Но работа на телевидении продолжалась, и однажды меня послали в Афганистан, где тогда шёл ожесточённый период войны. C 85-го по 86-й год я вновь оказался в эпицентре военных действий.

— Отчего же вы так легко соглашались ехать в горячие точки? Что тянуло вас на войну? 

— Тянула, прежде всего, любознательность, стремление раздвинуть горизонты и лично присутствовать при поворотных исторических моментах. Хотя, по правде сказать, журналистика никогда не была для меня работой. Это жизнь, которую я сам себе выбрал. А вообще, верю, что кто-то свыше ведет по жизни каждого из нас. (Оба сына Владимира Александровича – священники. – Авт.) Он предоставляет нам время от времени ту или иную возможность, которую мы не всегда замечаем. В журналистике это называется «получить свой шанс». И нужно сделать всё, чтобы его не упустить.

На корреспондентском пункте в Афганистане я сделал около сотни сюжетов. Большое удовольствие получил от совместной работы с журналистом Михаилом Лещинским. Вместе мы сняли два полнометражных документальных фильма об афганской войне.

Однажды в кабульском политехническом институте, который построили в Афгане советские специалисты, вместе с корреспондентом Адой Петровой (женой М.Лещинскорго) мы приехали делать репортаж об открытии новой лаборатории.

Съемка продолжалась около часа: камера запечатлела сверкающее чистотой помещение, современные приборы и оборудование…

Сразу после съёмок в кабинете ректора этажом выше для нас накрыли стол. И в ту же минуту, когда все только рассаживались, раздался оглушительный взрыв. Стёклянная стена, открывавшая вид на двор, обрушилась нам под ноги, началась паника, – всё перемешалось: по зданию метались раненые окровавленные люди, кругом были разбросаны осколки, в нос ударил едкий запах гари…

На месте лаборатории, откуда несколько минут назад ушла съёмочная группа, зияли дымящиеся развалины. Потом мы узнали, что пластиковая бомба, прикреплённая к стене, предназначалась в том числе и для нас, но тогда на эмоции не было времени: я включил камеру, корреспондент встала на фоне развалин – надо было снимать.

После Афганистана я снова отправился в горячие точки – в этот раз на Ближний восток. Вместе с прекрасным знатоком арабского мира политобозревателем Гостелерадио Фаридом Сейфуль-Мулюковым в течение четырёх лет снимал материалы для информационных программ Центрального телевидения, создавал фильмы об этом неспокойном районе.

В каких только странах мы не побывали за это время! Палестина, Ливан, Сирия, Иран, Ирак и многие-многие другие – весь Восток! Самый заядлый путешественник позавидовал бы тому количеству государств, которые за всю жизнь мне удалось посетить!.. Мы снимали последние дни жизни Айятоллы Хомейни в Иране, интервью с Саддамом Хусейном, трагедию палестинских лагерей беженцев, тюрьмы Сектора Газа, скелеты разрушенных домов Бейрута… И везде — пули, тревожная военная обстановка…

В течение пяти лет, с 1995-го по 2000-й год, работал в странах Скандинавии в качестве постоянного корреспондента «Первого канала». Совместно с журналистом Дмитрием Киселевым несколько лет трудился над проектом «Окно в Европу».

Вот так и воплотил в жизнь свою детскую мечту. Но я не просто объездил почти весь земной шар, а всей душой постарался проникнуть в особенности, глубину и неповторимость каждой страны. Ещё я убедился, что жизнь всегда предлагает нам чуть больше, чем мы хотим, а то, что ею даётся, надо обязательно использовать.

— Наверняка в течение столь насыщенной жизни у вас случались какие-то курьёзные происшествия. Расскажите, пожалуйста, о самых ярких из них!.. 

— Как только я вступил на вьетнамскую землю в 68-м году, сойдя с сухогруза «Раздольное» в хайфонском порту, я сразу попал под бомбёжку. Зенитки грохотали со всех сторон и опасаться приходилось не столько авиабомб, сколько осколков зенитных снарядов, которые, как дождь, сыпались вокруг.

Я помню, что первым делом надел на голову пальмовый лист и прижался к стене разрушенного дома. Это было моё боевое крещение.

Но потом я понял, что жить можно даже в таких условиях – в Индокитае вся жизнь ушла под землю. В скалах выдалбливали искусственные пещеры, где размещали заводы, жилища и даже гостиницы для иностранных журналистов, вроде меня.

Крысы чувствовали себя в этих пещерах полными хозяевами. Мы спали на кроватях под огромными пологами, и грызуны любили по ночам на них резвиться. Вся кровать при этом ходила ходуном!

Однажды крысы всё-таки добрались до меня. Это было во вьетнамской деревне, которая располагалась на равнине, где не было скал, и поэтому для людей там рылись подземные убежища.

После съёмок в одной из подземных столовых нас решили угостить обедом. Вдоль прохода располагались ниши, в которых стояли столы и лавки.

Мы уселись в одной из ниш, нам подали очень вкусный вьетнамский овощной суп. В этот момент прилетел американский самолет и началась стрельба … А над моей головой находилось вентиляционное отверстие.. И вдруг оттуда выпала огромная крыса и плюхнулась в мою тарелку!

Напротив меня сидели вьетнамцы — хозяева столовой. Все мы были забрызганы супом. Искупавшись в тарелке, крыса, ища убежище, прыгнула в рукав синего китайского плаща моего соседа. Вьетнамец, обезумев от страха, выскочил в проход и начал махать руками.Крыса визжала и кусалась… Когда все улеглось, я, на нервной почве, схватил ложку и быстро доел свой суп.

Огромные агрессивные крысы преследовали меня повсюду: в Индокитае и в других странах… Но, пожалуй, наибольший стресс я получил при совершенно неожиданных обстоятельствах.

Это было в очень милой и мирной стране Португалии. Под руководством журналиста Дмитрия Киселёва и нашего продюсера, англичанки Келли Ричдейл, мы снимали очередной выпуск передачи «Окно в Европу».

Пробиваясь через пробки, мы безумно опаздывали на интервью с президентом Португалии господином Суарешем. Мы успели добраться до президентского дворца в последнюю минуту. Я вбежал в тронный зал и стал быстро устанавливать камеру и свет.

С трудом найдя электрическую розетку у окна, задрапированного огромными старинными занавесями, я быстро включил лампу и перенёс её к столику, где должна была проходить беседа с президентом.

Проведя последние приготовления, мы замерли в ожидании президента. В этот момент раздался душераздирающий крик продюсера нашей съёмочной группы. Я последил за её взглядом и увидел, что роскошная, украшенная кистями, портьера у окна, где я только что подключил свою лампу, полыхает. Пожалуй, я один понял, кто мог её поджечь…

В три прыжка я очутился рядом с ней и резко рванул ее вниз. Ткань долго падала с высоченного потолка на пол и образовала пылающий костёр на дорогом наборном паркете. Началась бешеная пляска на этом кострище, пока Дима не догадался выкинуть её на кафель огромного балкона, где она благополучно догорела.

Когда мы, запыхавшись, все в копоти, вернулись в зал, в дверях увидели президента, который с интересом наблюдал за нашими действиями. Он был невозмутим и спокойно произнёс «О кей, нет проблем, вы готовы к интервью?»

Самое интересное, что, несмотря на то, что мы все тряслись от пережитого стресса, интервью получилось отличное.

Однажды мы с Дмитрием Киселевым опять отличились, когда, впервые попав на мыс Нордкап в Норвегии, решили поплавать в Северном Ледовитом океане. Вода была очень холодная, но наш подвиг оценили проезжающие мимо японцы: туристы высыпали из автобуса и начали нам дружно аплодировать.

— С каким чувством вы возвращались домой из долгосрочных командировок? 

— Когда приезжал в Москву, для меня самым главным было то, что я наконец-то дома! И сколько ни ездил по миру, сколько времени ни проводил в командировках, возвращение было для меня событием самым радостным и желанным .

Ещё в детстве родители смогли привить мне такое качество, как чувство Родины. Когда я родился, мой отец ушёл на войну – он служил в лётных войсках.

Отец часто писал письма с фронта, всегда весёлые и озорные, но однажды вместе с очередным письмом в нашу коммуналку принесли странный конверт. Похоронка. Разбился самолёт. С этого известия началась моя жизнь. Это был сорок четвертый год, и я, четырёхлетний пацан, знал, что отец умер не просто так, а погиб, защищая родину. Я считаю, что журналист не может безучастно относиться к тому, что происходит в его стране, иначе он не журналист. Самое главное – это неравнодушное отношение к стране, в которой ты живёшь, боль и переживание за неё.

ОТ АВТОРА: 

Входя в его дом, погружаешься в невероятную экзотическую атмосферу Индокитая. Плетёные вьетнамские шляпы. Арбалет, привезённый с войны. Буддистские письмена. Тотемы. Вся его жизнь — на стенах. В другой комнате – Европа, в третьей – Америка…

Во дворе огромный лохматый волкодав Джой, который иногда от скуки садится у окна и смотрит телевизор.

Приятно. Уютно. В семье царит любовь – это чувствуется сразу.

Когда увидела Владимира Александровича в первый раз, подумала: «Энергичный, бодрый, эмоциональный». Каждое утро в любую погоду во дворе делает зарядку. Обожает горные лыжи и дайвинг. «А ещё он очень любит помогать людям», — сказала его жена Галина Георгиевна, подавая на стол вкуснейший грибной плов.

Как в детстве, часто навещает свой родной музей им. А.С. Пушкина. То студентов своих туда сводит, то внуков. Теперь началась их «пора накопления» — очень важная и ответственная. 

Наталья ЧАЙКОВА, 
студентка журфака МГУ.