Доцент кафедры зарубежной журналистики и литературы МГУ, кандидат филологических наук, академический директор Школы журналистики имени Владимира Мезенцева при Домжуре, член Союза журналистов России Григорий Владимирович Прутцков об Испании и работе в университете.

– Почему вы выбрали испанский регион?  

– Когда я поступил на первый курс на международное отделение, нужно было выбрать новый язык. В школе я английский учил и сдавал его при поступлении.

Хотел немецкий выбрать, а мама мне сказала выбрать испанский. Она у меня всегда работала с испанским языком, говорит: «Буду тебе испанцев, латиноамериканцев привозить, чтобы ты с ними общался».  Изучать язык эффективно можно, только общаясь с носителями языка, какой хороший бы ни был преподаватель, всё равно нужно живое общение.

И я выбрал испанский. В октябре у нас начались занятия, а в апреле мама мне уже дала первую группу из Латинской Америки. Я провёл с ними экскурсии по Москве, затем пошли с ними в ресторан, мама сидела со мной рядом, подсказывала какие-то слова, но я уже мог общаться, объясняться и т.д.

Потом, уже на четвёртом курсе, мама мне нашла подработку: нужно было переводить для делегации из 67 испанцев, которые приехали из разных регионов Испании на Северный Кавказ, отмечать пасхальную неделю.

Требовалось пять переводчиков для такой большой группы, и меня записали переводчиком для детей. Казалось, что это проще, я по возрасту был ближе к детям, а выяснилось, что сложнее, потому что, если взрослым что-то не так скажешь, они промолчат или деликатно поправят, а ребёнок ржать начинает от смеха. Меня это очень смущало, волновало, раздражало. Но у меня был очень хороший стимул улучшить испанский язык.

С испанцами мы подружились, они меня позвали к себе в гости. К зимним каникулам я накопил денег и поехал по всей Испании, по всем адресам, куда они меня позвали. Это была моя первая поездка в Испанию.

Сначала в Мадрид прилетел, потом отправился на север, потом на юг, в Севилью, потом в Барселону – и так три недели я путешествовал по Испании. И там у меня появился интерес к Каталонии, к каталанскому языку. Когда я приехал в Барселону, то понял, что-то там не так, как во всей Испании. Каталония и Испания – это примерно как Россия и Украина. То есть при всех различиях есть общность культуры, языка, истории, такое противостояние относительно меньшей нации к большей. Меня это заинтересовало, я начал изучать каталанский язык, на филфаке записался в группу, выучил его.

Написал диплом по каталанской журналистике ХХ века и с ним поступил в аспирантуру. Мне интересна, с одной стороны, связь политических моментов с журналистскими, когда журналистика влияет на политику, когда политика влияет на журналистику в рамках одного региона. А с другой – взаимоотношения каталонского региона с центральным правительством.

Я понял, когда изучал их исторические книги и книги по журналистике, что у них испанские, мадридские, барселонские авторы, все очень ангажированные. Если я читаю испанскую книгу по истории Каталонии, это абсолютно антикаталонский подход, хотя Каталония – ведущий промышленный и туристический регион в Испании. А когда читаешь каталонских авторов, то Каталония превыше всего, испанцы там какие-то вообще… Нет золотой середины.

Когда я писал кандидатскую и докторскую диссертацию, то постарался посмотреть со стороны, встать над схваткой. Я не поддерживал ни тех, ни других, но моя позиция отличается: я не испанец и не каталонец, у меня нет приоритетов, у меня есть возможность посмотреть холодным и неангажированным взглядом на их противостояния, на историю в текущий момент, какие-то перспективы просчитать.

Я читаю каждый день испанские, каталонские газеты, за тридцать лет ничего не изменилось в плане подачи материалов, политики, национальных моментов, всё то же самое осталось.

– Как вы считаете, этот кризис когда-нибудь закончится?

– Каталонский? – нет. Конечно, там не будет как между Израилем и Палестиной. Не будет горячей фазы противостояния, но Каталония никогда независимости не получит, потому что все их предыдущие попытки демонстрируют, что те данные, которые показывают более 50% за независимость, в массе своей фальсифицированы. Допустим, там с шестнадцати лет допускают к голосованию за независимость, и много других моментов.

– Перекрывали участки.

– Да, то есть административными методами достигают таких цифр. Они будут и через двадцать лет шуметь, и через пятьдесят, останется эмоциональная фронда. Будут публиковать книги, писать статьи, но независимости никогда не получат, потому что она не выгодна прежде всего им самим, и самые умные каталонцы это прекрасно понимают.

У них есть некоторые каталонские (с этими умными) партии в парламенте, я тоже за ними слежу, раньше через twitter* следил. Они как раз за Каталонию в рамках Испании.

Максимально получить от Испании всё что можно гораздо выгоднее. Максимальное количество преференций и быть в мире, чем воевать за иллюзорную независимость, которая приведёт к санкциям со стороны ЕС и так далее. Каталонии было бы труднее пережить их, чем России. Они, может, в националистическом угаре этого не понимают, но если вдруг такое произойдёт, то ни к чему хорошему это не приведёт.

И, кстати, ещё несколько стран имеют схожие проблемы, например, та же Великобритания, Бельгия, Канада. Поэтому никто не будет рисковать, допускать прецедентов. Всё у них так идёт: пошумят-пошумят, потом успокаиваются, потом ещё шумят, успокаиваются, вот так у них и будет на протяжении ближайших пятидесяти лет.

– Одним из важных вопросов в Испании является каталонский феминизм, вы про него писали.

– Каталонский феминизм – один их самых радикальных феминизмов в Европе. Каталония всегда была на первом месте и среди регионов Испании, и среди вообще государств Европы по количеству женщин в парламенте, правительстве. То есть по всем гендерным моментам они всегда на первом месте.

Я не знаю почему. Много раз бывал в Каталонии, и внешне не скажешь, что это какая-то феминистская страна, не скажешь, что там есть какие-то феминистские установки. Ведь классическое каталонское мировоззрение, основанное на христианской этике, мало чем отличается от мировоззрения испанцев, итальянцев. Но тем не менее, эти цифры, факты говорят о том, что Каталония – самый феминистский регион как Испании, так и Европы.

Конечно, есть ультрафеминистки, их не так много, они очень шумные, все внимание на себя перетягивают, какие-то акции устраивают. Я однажды и сам случайно попал в такую акцию. Всё равно в повседневной жизни это не особо заметно.

– Есть ли очевидный патриархат или матриархат в семьях?

– Нет. Я много читаю о феминизме в Европе, в Америке, мне кажется, в других странах это может быть более заметно, но явно не в Каталонии. Там все-таки роль традиционного христианства достаточно сильна.

– Вы писали рецензию на книгу «Россия вчера и сегодня: взгляд из Испании». Как из Испании смотрят на Россию?

– Это не моё исследование, мои коллеги исследовали материалы испанской прессы за 2010-е годы. Там была среди авторов Анна Александровна Паисова, блестящий исследователь и педагог, мы с ней вместе преподавали на кафедре зарубежной журналистики и литературы у нас на журфаке. Она в прошлом году уехала в Венесуэлу работать.

Это очень интересное исследование, потому что оно живое и конкретно посвящено нашей стране. А мне всегда интересен стык: испанцы о России, россияне об Испании. Такой стык культур, цивилизаций и т.д.

Понимаете, всё в наше время очень быстро устаревает, потому что книга эта вышла в 2017-2018 году, соответственно, материал у них будет за 2015-2018 гг. Но в 2020 году всё тут же изменилось, когда началась коронавирусная пандемия. В 2022 году началась спецоперация, и ситуация ещё больше поменялось.

Несмотря на то, что прошло немного лет со времени выхода этой книги, взгляд на Россию кардинально изменился, потому что после этих двух цивилизационных взрывов, связанных с пандемией и военной операцией, уже всё то, что они изучали, стало историей.

– Но всё же, о чем в исследовании говорилось в большей степени?

– Простой испанец нормально к России относится, все вот эти тёрки, какие-то претензии и критика – дело политиков. А простые люди доброжелательно относятся.

Когда я в первый раз приехал в Испанию, это был 1993 год, как раз на волне популярности России, когда только начались преобразования, меня всюду приглашали, все двери были открыты. На меня все показывали, говорили: «Это Григорий, он из России приехал». 

Меня все спрашивали, как Ельцин? Как Горбачёв? Почему у вас Горбачёва не любят, а Ельцина любят? Меня закидывали массой вопросов, на которые я уже отвечал на автомате.

Людей на всех уровнях, от крестьянина до министра, интересовала Россия и взгляд на Россию изнутри именно молодого человека, каким я был тогда. Потом, уже к концу 90-х, это отношение поменялось, когда все насытились Россией.

Когда я уже был в 1999 году в Испании, со мной совершенно нормально общались, как с представителем другой страны. А в 2013 году видно было, что есть цивилизационная разница, что Россия и Испания – это Европа, но как бы две разные её оконечности.

Но в последние годы я не был в Испании. Думаю, сейчас отношение к русским было бы агрессивным. Потом будет интересно проследить, когда этот этап закончиться, как менялось отношение, как журналистика влияла на взгляды, может быть, потом я об этом когда-нибудь напишу.

– У вас есть статья «Для счастья нужно преподавать в Московском университете». Действительно ли это так?

– Про Ясена Николаевича – да. Это действительно его фраза была. Я достаточно много про него писал и выступал, брал у него интервью для журнала Esquire, которое оказалось одним их последних его интервью.

Григорий Прутцков с Ясеном Засурским

Работа в университете – она для счастья, потому что ты общаешься с молодёжью, подпитываешься их блеском в глазах. Ты не стареешь, ты консервируешься, потому что всегда работаешь с одной и той же возрастной группой. Стареешь биологически, но, поскольку ты с молодёжью, ты должен быть на той же волне. Поэтому вот оно счастье – да. Вечная молодость.

И Ясен Николаевич почему так говорил – он до последнего, пока не началась пандемия, проводил занятия. Когда он совсем стареньким стал, ему уже было тяжело вести поточные лекции, он вёл спецсеминары, спецкурсы и всегда очень тесно общался со студентами.

Засурского интересовали какие-то детали их жизни, их профессиональное становление. То есть он был не просто какой-то там профессор, который прочёл лекцию, поклонился и ушёл, он всегда общался, его всегда интересовало, как студенты живут, думают, где работают, что читают и что пишут. То есть он неформально подходил к этому вопросу.

Ясену Николаевичу всё равно было, сколько человек у него на лекции. Он мог читать для одного студента. У него был случай, когда перед Новым годом только одна студентка пришла на лекцию. И он для неё одной полтора часа читал лекцию. У Засурского не было гордости, спеси: мол, вот там мало народу, я не буду читать лекцию, он очень любил студентов, искренне любил, и всегда старался как-то им помочь.

– А для вас счастье читать лекции?

– Конечно. Я с ним согласен в полной мере. У меня бывают бытовые моменты, кто-то обижает, грубое что-то скажет. Я никогда это не запоминаю. Понимаете, бывает, что кто-то приходит на встречи выпускников: «Ой, мы вас вот так обидели на втором курсе, мы так переживаем». А я не помню искренне, прошу хоть рассказать, что за история была. Потом рассказывают историю, и я понимаю, что в принципе такое могло произойти, но я вообще не помню этого.

У меня есть какой-то защитный механизм – вычёркиваю из памяти что-то плохое. Я же каждый день с сотней людей общаюсь, если каждый раз запоминать плохое, то просто с ума сойдёшь. Вот хорошее запоминаю, а плохое – нет.

*  Twitter – принадлежит компании Meta, признанной на территории РФ экстремистской организацией. Её деятельность запрещена на территории России.