«Связался бес с ребенком» 

Так порой отшучиваюсь, когда спрашивают, как журналист-убийца, разгребатель грязи и скандально известный репортер вдруг превратился в заведующего детсадом нашей журналистики – создал с ноля журфак в одном из столичных вузов, стал его первым деканом и профессором, пришел возиться со студентами в МГУ, просиживал штаны и часы на собеседованиях и проверке творческих работ, придумывал Всероссийский конкурс «Юные журналисты России»?

А ведь это еще не всё… Не по волшебству появилось решение Секретариата СЖР о создании юнкоровской гильдии и Молодежного общественного движения юных журналистов, не по щучьему велению ребятня отхватила воскресные часы в ЦДЖ, где родилась Школа тележурналистики, рекламы и паблик рилейшнз с удивительными походами в мир массмедиа, а теперь и со своей собственной газетой «Слово – за нами!»

Зачем? Зачем мне всё это надо, в самом деле?

К моему легкомысленному полтиннику, вроде, уже наработано кое-какое имя, пришли опыт и мастерство, когда умеешь подстраиваться под стиль любого издания, гнать строку, владеть теле- или радиоаудиторией, прогнозировать ситуации в стране и мире…

Не хуже любого пиарщика можешь поднимать деньги в профессии, зарабатывать, не вставая с постели по 15 000 долларов (было раз в жизни и такое), и вдруг… уйти на ниву народного просвещения?!

Впервые попробую объяснить, прежде всего, самому себе, как угораздило вляпаться в такую передрягу и переломить судьбу через коленку.

Почему становишься журналистом? Да потому, что, как пузырьки в «Боржоми», в тебе гуляют флюиды неутолимого любопытства.

Именно оно побуждает с блокнотом или телекамерой шагать под чеченскими пулями, спускаться в аварийные шахты, вести репортажи с погибающих кораблей…

У нас – сумасшедшая профессия. Мы рвемся туда, откуда бегут нормальные и благополучные.

Окромя сего, в каждом седом дураке, вроде, меня, живет по-детски наивная, до смешного глупая иллюзия, что с помощью именно твоей газетной или телевизионной стряпни мир изменится к лучшему.

И еще… Всегда должно быть интересно – без этого журналиста нет.

…Года, года… Словно асфальт под колесами, всё быстрее уносится время.

Остановись, прикинь… Ты уже знаешь, что можешь и не можешь в профессии. Выходит, остается повторять пройденный материал и выезжать на вчерашнем опыте?

И вот тогда становится скучно. А это нашему брату – хуже ножа.

Все собственные высотки взяты, а чужие…

Наступает другое время другой журналистики. Какая она? Какой ей быть? И тут опять вспыхивает интерес и зажигается глаз.

Конечно, только молодняк позволит вновь пережить восторг первых побед, придать окрыленность и радость твоей работе.

Я люблю всех своих учеников. Даже тех, кто причинил мне зло. Значит, в том моя вина – не воспитал. О трудных детях будущей журналистики и пойдет речь. 

Анекдот про Вовочку 

Третий год в домжуровскую школу журналистики съезжаются мальчишки и девчонки со всей Москвы, добираются на электричках из дальнего Подмосковья, а одна ученица – даже из Твери!

Какие они разные, непохожие, смешные. А ты стоишь перед ними и думку гадаешь: чи ты Ганс Христиан Андерсен, чи – нет? Превращать того самого утёнка в прекрасного лебедя – отныне твой труд.

Когда впервые увидел Вовку Демянченко, невольно поморщился. (Прости, мой друг). Смотрелся мальчонка каким-то неухоженным – мятая рубаха, замызганные штаны и башмаки, просящие каши. А вёл я его тогда вместе с другими домжуровцами не куда-нибудь, а в Государственную думу, где сам подвязался парламентским корреспондентом.

Кроме того, сразу выяснилось – паренек страдает жутким заиканием. Пока слово вытянешь – час уйдет. О какой журналистике может идти речь? Как ему работать на интервью или пресс-конференциях, ежедневно общаться, звонить по телефону?

Потом узнал, что у хлопца недавно умерла мама. Отец надрывается на трех работах…

Я позвонил знакомым редакторам Светлане Касумовой из «Московского Сокола» и Наташе Скорописцевой («Молжаниновские вести столицы») и попросил присмотреться к пареньку, поддержать…

Так Вова получил первое в жизни редакционное задание. И блестяще его выполнил!

Признаюсь, сперва скептически отнесся к самой попытке Демянченко написать о московских кинотеатрах. Однако убил целый час, напутствуя десятиклассника. Даже всучил пожелтевший от времени «Труд», где сам разразился большущим очерком на аналогичную тему. Он так и назывался – «Театр кино».

Это была журналистика старых сказочников. Мы умели лепить материалы с задушевинкой и выжимать читательскую слезу.

Школьник пошел другим путем. Точнее, поехал. Больше журналистики юнкор любит разве что свой велик, на котором гоняет не только по всему городу, но и забирается верст на двести от оного.

И вот Вова, крутя педали, принялся объезжать киношки. Словно ежик, накалывал и цеплял всё, что узнавал о будущем, настоящем и прошлом отечественного проката. Результатом стало интереснейшее исследование, без промедления напечатанное в «Московском Соколе».

Потом появились статьи в «Молжаниновских вестях», «Вечерней Москве», центральных газетах, куда тоже звонили из Домжура.

Сегодня Владимир Демянченко – студент второго курса газетного отделения факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова. А мне хочется перетащить его на нашу кафедру телевидения и радио. Ведь там не только дикторы требуются.

Надо ли добавлять, своими успехами ученик делает счастливым учителя.

Увы, не все такие, кто идёт в профессию пешедралом или катит, как Вовка, на стареньком велике… 

В журналистику – на «мерсе» 

У Домжура паркуются престижные иномарки. Есть детишки, обладающие собственными шоферами. И становится всё грустнее от подобного благолепия.

В своей творческой работке возлюбленное дитя банкира, она же – ученица 9 класса, вещает:

«Я проснулась. На часах — 10:20 утра. Сегодня — первый день каникул. Все хвосты дозданы. Ну, ладно, сознаюсь, почти все. Осталась только история. Я даже знаю, что вы мне скажете. Что надо было все делать во время учебы, что не надо было хамить, дерзить, что надо было делать домашние задания и не хватать «сапоги» пачками. А я вам отвечу, что Галина — старая маразматическая дура, в чем совершенно нет моей вины. 

Вышла из дома. Села в машину. На часах 11:30. У меня — полчаса, чтобы добежать до канадской границы. Шучу. Доехать до школы.

На робкий вопрос Гоши (нашего водителя), который имел несчастье поинтересоваться, куда мы едем, я ответила, правильнее сказать, рявкнула: «В школу!». Он, бедный, чуть не выпустил руль».

Не правда ли, очень смешно?

Порой начинаешь грешить унынием и отчаянием из-за беспомощности.

Ты умел свергать обкомовских диктаторов, выводить народ на площади, устраивать областные революции, раскачивать общественное мнение страны, бутетенить вместе с межрегионалами всю Россию, а вот вдолбить в детскую головку, что такое хорошо, и что такое плохо, а главное – почему, увы, не всегда получается.

…Две провонявшие «Шенелем» абитуриентки с гоготом ворвались в домжуровский вестибюль и принялись кидаться снежками.

Пожилая женщина – администратор, естественно, сделала замечание. И услышала в ответ:

— Ты знаешь, кто наши родители?! Щас приедут – всех вас построят.

Не построили. Выгнал взашей. 
Теперь жалуются.

Кстати, больше всех ругают Домжур те, кто лишается возможности его посещать. 
ЦДЖ для меня – это не просто помещение – Мекка, журналистский Кремль, начало всех начал!

Я знаю его сравнительно недавно. Последние 35 лет, проведенных в профессии.

Старшеклассником не мог надышаться тем воздухом вольности, куража и деловитости, который носился в этих стенах.

Безусым первокурсником пил горькое пиво в старом пивбаре. Вместе с настоящими известинцами, правдистами, крокодильцами… Старики помнят – принадлежность к ним причислялась к высшему профессиональному пилотажу.

Короли репортеров, фельетонисты, очеркисты… Нынче уже само понятие жанров как-то незаметно стерлось, что уж говорить об именах.

Впрочем, одно все-таки не могу не вспомнить.

Он мог считаться реликвией ЦДЖ – мудрый и обаятельный Бовин. Когда впервые попал за его столик, он сидел в окружении известинского молодняка, и никто из этих тогдашних двадцатилетних сосунков, превратившихся нынче в мэтров, не мог вспомнить, какое отчество у Александра Евгеньевича.

Домжур равнял всех. Доступность и простота общения с великими воспитывали не хуже журфака.

В 30 лет, работая корреспондентом газеты с самым большим тиражом в мире, не мог попасть в ЦДЖ: вступить в Союз журналистов было непросто. А пускали только по членским удостоверениям.

Конечно, всё равно просачивался вместе со знакомыми. Ведь это был мой дом. Дом журналистов!

Где собирать юнкоров, вопроса не возникало. Упал в ноги к Всеволоду Леонидовичу, и Богом нам данный Богданов (вечно не то, что голосовать – молиться за него будем!) дал «добро».

Отношения с администрацией складывались не всегда просто. Не все понимали, что дети – сберкнижка, на которую только вкладываешь, а снимают другие. Вот сейчас газетку залудили… «Где деньги, Зин?»

Тем не менее, нас терпели и терпят до сих пор. И мы дорожим этим и ценим. А вот «сберкнижки» не всегда…

Журналистика – веселая профессия. Репортер – всегда немножко мушкетер – гуляка и дуэлянт. «Без глотка, товарищ, песню не заваришь».

После занятий мы остаемся в кафешке, гоняем чаи, треплемся о жизни, обсуждаем предстоящий номер нашей газеты.

Лично для меня не существует работы без сигаретного дымка и аромата дымящейся чашки крепкого и хорошо сваренного кофе. Но с некоторых пор стал подмечать — для отдельно взятых представителей золотой молодежи домжуровские посиделки и богемная жизнь становятся важнее самих занятий.

Еще бы, они ходят в Домжур, они – крутые!

С ними тоже приходится расставаться. И опять обиды и жалобы. Господи, да не хотите учиться у Владимира Мезенцева – идите Владимиру Познеру. Может, у него будет лучше.

Не хотят, топают ножкой, позабыв, что я – не их собственный водила.

Жалею ли о своей доле? Конечно, нет. Старики в ответе за будущее журналистики, которой посвящена жизнь. А держать ответ мы всегда умели. 

Владимир МЕЗЕНЦЕВ