Телелюди. 
Интервью, расшифровки.

В гости к домжуровцам рассказать о своей профессиональной деятельности, поделиться опытом и дать несколько советов зашел политический обозреватель газеты «Правда» Владимир Вишняков. 

— Всегда, когда приходится бывать в молодежных аудиториях, в МГУ, на каких-то конкурсах, типа «Одаренные дети», это всегда глоток свежего воздуха. Что касается начала разговора, я не знаю, какие стороны журналистской профессии вас больше всего интересуют, видимо, это прояснится из ваших вопросов. Я со своей стороны расскажу о себе, чтобы вы имели представление, кто перед вами находится, чем он может быть вам полезен, о чем может поведать.

Я — не коренной москвич. Роился в Воронеже в актерской семье, и это существенное обстоятельство. В Москве заканчивал школу, и сразу поступил, несмотря на всю гуманитарную среду, в которой варился, в МГУ на биологический факультет.

Я его не закончил, и попал где-то в 60-м году в среду такой маргинальной богемы. Это — художники, поэты, писатели, музыканты, которые варились в своей собственной среде и не имели никакого выхода на официальную сцену, в официальную прессу. Все художники, ныне знаменитые нонконформисты, они как раз оттуда. Потом начались машинописные сборники и всякие рискованные игры с властью. Это впоследствии имело значение уже для моей профессиональной работы, поэтому я об этом и упоминаю.

Что касается первого литературного опыта, он относится еще к школе. Была хрущевская оттепель, свобода, выходили книги, которые раньше не могли выходить. В частности, вышел роман Дудинцева «Не хлебом единым». Он наделал много шума, о нем много писали, и, естественно, мы в школе затеяли свой литературно-критический журнал, в котором ваш покорный слуга написал большую статью о романе «Не хлебом единым».

Это был первый опыт текста, сделанного не в дневниковом формате, как многие это делали, а рассчитанный на какого-то читателя, пусть и не очень многочисленного. Все это закончилось большим скандалом, педсоветом, слава Богу, не исключением – не все воспринимали оттепель тогда с большим энтузиазмом, особенно пожилые педагоги в школах. Хотя, надо сказать, у нас преподаватель литературы была очень свободомыслящая дама, она поощряла все это и нас защищала.

Остановился я на богеме. В результате я вылетел из университета, остался без работы, скитался, подрабатывал натурщиком в Суриковском институте, тоже интересная среда, непосредственный контакт с миром искусства, не через выставочный зал, а так сказать из-за кулис, изнутри. Опыт был замечательный.

Попал я в печать случайно. Как-то зайдя с ребятами в издательство «Московской Правды», которое находилось тогда на Чистых прудах, мне просто предложили посотрудничать. Это был отдел информации. Надо сказать, что тогда отдел информации «Московской правды» был очень сильным. Там работали такие люди, как например Лев Колодный, впоследствии знаменитый, нашедший рукопись «Тихого Дона». Александр Нежный, тоже впоследствии довольно известный журналист, сейчас член Союза писателей…

Чем был замечателен этот отдел. Это был отдел, который занимался репортажем, жанром репортажа, который сегодня практически забыт, его нет в газетах. Есть информация, есть публицистика, а вот репортаж с места события, с места, где что-то происходит, сегодня почему-то не практикуется. А вот тогда отдел выпускал свою полосу, и основой этой полосы всегда был какой-то репортаж из какого-то интересного места. Достаточно подробный и не такой уж лаконичный: обычный размер репортажа был 200-300 строк. Это достаточно много.

На мой взгляд, обучаясь журналистике, начинающему журналисту нужно обязательно осваивать этот жанр. Потому что он воспитывает наблюдательность и изобретательность.

Жизненные факты довольно скучны, для того чтобы их сделать интересными, их нужно соответствующим образом препарировать и преподать. А жанр репортажа как раз побуждает журналиста таким образом немножко романтизировать жизнь. Без этого тексты газетные, журнальные, просто неинтересно читать.

Дальше тоже практически случайно попал на радио. Причем, в очень суровую редакцию — Главная редакция пропаганды на зарубежные страны. Это при моих предыдущих шалостях было очень рискованно, что и привело впоследствии к драматическим событиям.

Однажды я явился с репортером в Комитет Молодежных Организаций СССР – КМО, это комсомол такой, который занимался молодежной тематикой – ездили в разные поездки, контактв и прочее. И вдруг, придя туда, я столкнулся с господином Сидоровым, в прошлом инструктором горкома комсомола, который занимался всей той богемой, в которой я варился. И он меня прекрасно знал, они нас вызывали на проработки, пытались перевести стрелки на более-менее легальные сферы интересов.

Когда он увидел, что я явился с радио, да еще и с иновещания, для него это было шоком. Это Сидоров, который впоследствии был министром культуры, замом которого был Швыдкой, а потом Швыдкой стал министром. Одно время он еще был ректором литинститута. И после этой встречи видимо раздался какой-то звонок, меня вызвали к руководству, с которым у меня до того были замечательные отношения, и руководство страшным шепотом потребовало, чтобы я подал заявление об уходе. Что и было сделано.

Потом год каких-то мыканий, и опять случайно, — все время случайность помогала, какие-то случайные встречи, звонки, — я попал на Мосфильм, в многотиражку.

Это не обычная многотиражка, очень солидная ежедневная газета под названием «Советский фильм», четырехтысячный коллектив студии… Студия тогда была мощная, выпускала около 150 фильмов в год, солидное учреждение с хорошей дисциплиной, сильным, влиятельным парткомом, органом которого собственно и была газета. Там проработал несколько лет, было очень интересно: тогда на Мосфильме заваривались такие эпохальные картины, как, например, «Андрей Рублев».

Мне повезло, я присутствовал на просмотре отснятого материала этого фильма, очень долго, почти целый день длился просмотр. И когда потом я уже увидел фильм, то испытал чувство некоторого разочарования, потому что та хроника Древней Руси, которая до этого не смонтированная перед нами лилась, была очень интересна.

Ну и вообще увидеть Мосфильм изнутри, любой закоулок этой священной для большинства людей студии, дорогого стоит. Потом была такая кадровая перестановка: из двух человек, там работавших, нужно было оставаться кому-то одному, и я уступил даме, которая со мной работала. (Лидия Аркадьевна Карсонская, которая потом сделала карьеру на Мосфильме. Она стала редактором объединения, причем хорошим редактором, вела значимые картины, а газета для нее была стартовой площадкой).

Я же отправился опять в маргинальное путешествие, две геологические экспедиции в Туркмении, работа в Первой Градской больнице санитаром, одновременно с этим я занимался литконсультацией в журнале «Пионер», отвечал на письма юных поэтов и писателей, рецензировал их произведения, и одновременно печатался в журнале, писал рассказы. И вот с этими рассказами я сунулся во ВГИК, на сценарный факультет. И, как ни странно, прошел, без всяких блатов, звонков, связей, которых у меня просто не было.

ВГИК, на мой взгляд, — один из лучших вузов того времени, сравнивать его с МГУ некорректно, потому что масштабы не те, специфика разная.

ВГИК был очень силен гуманитарной школой. Мне не очень повезло с руководителем по творческой части, а вот гуманитарная школа – подготовка по литературе, истории искусств, истории кино и так далее – это все было на очень большой высоте.

Специфика в том, что очень маленькие группы, например на сценарный факультет нас поступило всего 10 человек, окончили 8. Ну, вы представляете, контакт преподавателя с огромной Коммунистической аудиторией МГУ, или в комнате с несколькими людьми.

Это все очень сближает, преподаватель становится почти родным человеком, и студенты для него тоже. В то же время, из тех 8 человек, которые закончили наш факультет, кинематографистом большим, настоящим, был только один человек – небезызвестный Сергей Бодров старший. Мы с Сережей были очень дружны, поскольку мы были два москвича, единственные из этих восьми – остальные все приезжие с периферии.

Но на сценарное дело меня не тянуло. Я окончил ВГИК просто как вуз, который давал гуманитарную подготовку. Нужно было куда-то соваться, работу искать, семью кормить, нужен был постоянный заработок. А для того, чтобы стать по-настоящему сценаристом, нужно было иметь, по крайней мере полгода, а лучше год, для того, чтобы куда-то войти, сориентироваться в системе, познакомиться с нужными людьми. В общем у меня не было такой стартовой площадки. Посотрудничал в «Советской культуре», а потом мне кто-то сказал, что в «Строительной газете» есть вакансия, отдел культуры и информации. Меня сразу взяли. И тут я встретился с Леонидом Петровичем Кравченко. Человек интересной очень судьбы, тогда еще молодой, он очень профессиональный, честный человек, убежденный, принципиальный, порядочный. Как он сам говорит, «соединение профессионализма и порядочности – вот что главное в любой сфере, а в журналистике тем более».

Есть такая пословица в журналистской среде – «держись за главного редактора». Особенно, если с ним повезло. Вот он пойдет – и ты за ним пойдешь. Я тут не карьерные соображения имею в виду, а именно человеческий контакт с таким солидным руководителем, каким был Кравченко. Мне с ним тоже повезло, он сразу меня приметил, стал меня растить и помогать.

Впоследствии мы с ним еще несколько раз встречались: в «Труде», где он был главным редактором, и потом на телевидении. Я туда попал уже по ВГИКовской профессии, в объединение «Экран», которое выпускало телевизионное кино в больших объемах. Огромное объединение, тысячи человек, шесть или семь студий… Там работа тоже была достаточно интересной, хотя непосредственно с эфиром не была связана. И тогда же мне пришлось года два вести передачу на Первом канале, которая называлась «Кино до востребования» — передача, посвященная документальному кино.

Потом все начало рушиться: жизнь, она ведь в полосочку идет. Телевидение пало одной из первых жертв того, что называется перестройкой.

Я был в руководстве объединения, и вдруг столкнулся с тем, что производственный план не финансируется. Откладывается финансирование, ни «да», ни «нет» не говорят. Все неопределенно тянется. Когда финансирование объединения было прекращено, оно было обречено на распад, на несколько самостоятельных студий. Это было сделано руководством сознательно. Потому, что такое огромное объединение в новых условиях рыночного телевидения просто не могло существовать. Сейчас мы и видим маленькие раздробленные студии, которые работают по заказу вещательных организаций.

Пришлось уходить, и опять же Кравченко увел меня оттуда в «Российскую газету», потом в «Парламентскую газету», где он был главным редактором. Сейчас я работаю в «Правде» политическим обозревателем, параллельно с «Парламентской газетой», уже лет 12. Сначала заведовал отделом культуры, сейчас, когда пришло новое руководство, газета стала сильно политизирована, радел культуры, как таковой, стал не нужен. По культурной тематике газета сегодня выступает очень выборочно, освещает только те события, которые имеют политическое значение. Поэтому я и превратился в политического обозревателя. Сейчас в сфере моих интересов какие-то идеологические вопросы, партийные иногда, что-то связанное с протестными акциями, с рабочим движением, которое в зачаточно-угасающем состоянии, но все же существует.

Я ни в коем случае не жалею, что я попал в журналистику, потому что хотя это и не совсем профессия, но занятие интересное. Профессионал – это человек, который знает все о немногом. А журналист должен знать хоть понемногу, но обо всем.

Мастерство осмысления темы и ее подачи в значительной степени зависит от способности к ассоциациям из самых разных областей. Поэтому знать понемногу обо всем, мне кажется, журналисту нужно, хотя это не совсем соответствует определению профессии в других сферах.

Как видите, я работал в разных областях: в газетах, журналах (одно время был ответственным секретарем журнала «Советский экран»), на радио, телевидении. Не работал только в агентствах и пресс-центрах, — ужасно неблагодарное дело, поскольку начальство всегда будет недовольно работой своего пресс-центра, поскольку нет объективных критериев, каковы есть в газете, журнале: тиражи, почта, рейтинги и т.д.

Теперь вопросы…

— И в какой из этих сфер деятельности вам понравилось работать больше всего? 

— Я всегда работал с удовольствием. У меня не было такого, чтобы горбатиться и не получать от этого радости. Видимо, повезло. Или у меня есть такая способность находить интересное в разных областях.

Сейчас я вспоминаю все места работы, даже такую жесткую организацию, как пропаганда на зарубежные страны, и вспоминаю с благодарностью. Не даром все это прошло. Но сегодня то, чем я занимаюсь, мне очень интересно. И я думаю, что может, как-то так клином сошлось все сюда, и это тоже отчасти везение.

В газете очень интересно работать. В свое время было какое-то немножко снобистское отношение к «Московской правде», снобистское желание, ах, вот уйти бы в журнал. Многие хотели стать писателями, большими публицистами, уйти в журнал, без суеты, без повседневной этой суматохи, писать очерки, ездить в интересные командировки. Сейчас, казалось бы, по возрасту мне пора тоже этого хотеть, но нет. Мне как раз нравится эта лихорадочная газетная обстановка.

— А чем бы вы занимались, если бы не работали в журналистике? 

— Я думаю, что если бы была возможность, я бы пошел в театральную режиссуру. Потому что у меня театральная закваска очень серьезная, я вырос практически за кулисами, у меня родители были актерами воронежского драматического театра, потом перешедшие в Москву. Мы даже жили в здании театра. Поэтому эта театральная закваска была очень сильна, у меня были способности, я очень хорошо в самодеятельности выступал, конечно, поступил бы в театральный вуз, если бы захотел. Но, поскольку чисто актерская карьера у меня вряд ли бы получилась, я пошел бы в режиссуру.

— У вас были какие-нибудь особенно удачные передачи, статьи? 

— Я вырезки своих материалов собираю, не для того, чтобы перед кем-то похвастаться, а просто они нужны. Часто возникают темы, о которых уже писал, и чтобы лишнее время не тратить на поиск какой-то информации, проще заглянуть в свои же публикации на эту же тему. Плюс ко всему сегодня обширнейший Интернет. У меня этих вырезок кипа. Поэтому среди них выбрать какие-то особо значимые, особо интересные очень трудно.

Я очень дорожу небольшими материалами, заметками. Потому что сделать конфетку из небольшого количества строк – профессиональная радость. Что самое интересное было – пожалуй, командировка на Таймыр от радио. Это была месячная командировка Норильск – Дудинка – Хатанга. Это поездки на оленях от чума к чуму по оленеводческим бригадам и огромный цикл передач, который после этого был сделан. Я этими передачами кормил редакции где-то полгода. Если говорить об акции какой-то, то это запомнилось.

— Как вы воспринимаете высказывание «Журналистика – это четвертая власть», и как бы вы посоветовали нам, начинающим журналистам, его расценивать? 

— Есть определение журналистики как четвертой власти, а еще как второй древнейшей профессии. Они отчасти перекликаются друг с другом, эти характеристики. Потому что четвертой властью пресса может стать только в условиях гражданского общества. Или в условиях жестко тоталитарного общества. Когда в советское время работал в «Труде» в отделе писем, была литгруппа, которая не просто работает с письмами (а их тогда в «Труде» было 20 миллионов, там отдел писем был самым большим), а готовит письма к печати.

Сейчас я когда смотрю эти вырезки, почти любое письмо критическое, которое было опубликовано, сопровождается «последухой»: кого-то уволили, понизили, повысили. То есть даже «Труд», который не был партийной газетой, имел огромное влияние, и это, конечно, важно. Только она не четвертая власть, а все та же первая, потому что никаких разных властей в тоталитарном обществе, в частности в советском, не было. Была одна власть – власть партии.

Советская власть была подчинена этой власти, и все остальные тоже. Поэтому это не четвертая, а просто власть. А в условиях гражданского общества, которого у нас нет, она является одной из властей, наравне с другими, потому что влияет на общественное мнение, формирует его. Но так как у нас гражданского общества нет, а есть только неизвестно что, она никакой властью не является. То есть вы можете сейчас любые разоблачения печатать – на них ноль внимания. Или вас убьют, если вы залезете кому-то в карман или создадите угрозу задержания. Вы видите, что по чисто политическим мотивам у нас в стране никаких преступлений против журналистики не совершается. Все, как правило, имеет практическую подоплеку: либо это деньги, либо другие жизненно важные интересы. Поэтому сегодня она не является никакой властью.

— Были ли у вас какие-либо казусы, смешные моменты в профессии? 

— Были казусы, не со мной лично, у меня особых проколов не бывало. Из казусов газетных я вспоминаю, когда в «Труде» была напечатана фотография большая, начало полосы, и там выступающий вождь, Горбачев, а перед ним на столе голова Горбачева лежит. Такой технический казус.

Однажды мне поручили сделать интервью с шофером Ленина, Гилем. Это еще в «Московской правде» было. Я разыскал его адрес, приехал и застал человека буквально невменяемого, потому что у него был сильнейший инсульт, он еле-еле передвигался, и, конечно, ничего не помнил. Задавать ему вопросы было нелепо, просто человек неконтактный был.

Я поговорил с родственниками, которые, конечно, ничего толком сказать не могли, ничего не знали. Но, тем не менее, интервью с ним я сделал, оно было опубликовано. Просто набрал каких-то фактов из разных источников, книжек, публикаций, тогда это было довольно трудно без Интернета, это сейчас кнопку нажал – и вот тебе все, тогда надо было поработать. И вот из этого компота получилось интервью с Гилем, которого фактически не было.

— А вы верите в судьбу? 

— В жесткое предначертание – нет, конечно. Хотя, и волос не упадет с головы без воли Божьей, но в то же время и свобода воли заложена в человеке, поэтому я все-таки считаю, что нужно рассчитывать на себя и верить в себя. Верить и действовать уверенно, не робеть перед обстоятельствами. 

Ольга СУМСКАЯ