28 марта 2021 года ученики Школы журналистики имени Владимира Мезенцева при Центральном Доме журналиста пообщались с деканом факультета международной журналистики МГИМО МИД России Ярославом Львовичем Скворцовым. 

— Как новые социальные сети влияют на работу журналистов?

 — Наверное, большинство присутствующих в зале уже успели оценить новую социальную сеть Clubhouse. У нас со студентами было очень интересное обсуждение насчёт этой платформы – мы вообще с ними любим обсуждать разные новинки. Я у них спросил, кажется ли им это новым словом в коммуникациях или это некая модная штучка, которая у всех на слуху, а потом пройдёт время, и она займёт свою нишу. Большинство студентов пришли к выводу, что, скорее всего, эта мода пройдёт, но останется еще один ресурс, еще одна платформа, еще одна возможность – возвращение из Clubhouse к тиктокерам. Когда возникает новая фишка – а на протяжении последних десяти лет всё время что-то появляется – кто-то всегда говорит: “Эта штука обязательно перевернет журналистику”. Так было, к примеру, с “Одноклассниками” или социальной сетью Twitter. Я очень хорошо помню, как один мой коллега демонстрировал глубокие знания английского языка, напоминая значение слов “tweet” (с англ. — “чирикать”,”щебетать”) и “twitter”, и рассуждал, куда катится журналистика. Я хочу сказать, что каждый раз, когда в нашей жизни происходит что-то новое в сфере коммуникационных технологий: появляется новая фишка, игрушка, платформа – это, безусловно, сказывается на очень многих сферах нашей жизни. 

— А вы уже успели воспользоваться клабхаусом? 

   — Да, где-то недели две-три назад выпускница МГИМО пригласила меня выступить на платформе Clubhouse. В качестве со-гостя я предложил своего очень хорошего институтского друга –  автора книги “Радио” Юрия Костина. Он пришел в конце восьмидесятых годов на “Иновещание” и создал одну из первых FM-радиостанций в России. Сегодня он возглавляет “Газпром-Медиа Радио”, крупнейший по количеству частот радиохолдинг страны. Юрий Алексеевич согласился. Во время нашего разговора я сказал, что сам заболел радио очень поздно, но застал удивительный период: сначала я успел влюбиться в классическое радио, а потом в нашу жизнь вошли веб-камеры, и зрители стали нас не только слышать, но и видеть. 

— Были ли у вас какие-то запоминающиеся моменты в эфире?

— Во время пауз было много забавных моментов. Эта магия радио пропала из-за введения веб-камер. У “Эха Москвы” есть замечательный слоган: “Слушайте радио, остальное – видимость”. Так вот, я говорил Юрию Алексеевичу Костину: “как забавно, что на моем коротком “радийном” веку радио ушло в картинку; а теперь появилась платформа, где от картинки отказываются”. Во время нашего двухчасового общения я вспомнил, как однажды на “Детском радио” в конце беседы с гостем, питерским радиожурналистом, я сказал: “Слушай, странно, звонков почти не было”. И вдруг он сказал фразу, которая мне очень понравилась: “Ты знаешь, у нас с тобой была очень хорошая тишина, нас слушали”. Вспомним Clubhouse. У нас со студентами было очень интересное обсуждение насчёт этой платформы – мы вообще с ними любим обсуждать разные новинки. Я у них спросил, кажется ли им это новым словом в коммуникациях или это некая модная штучка, которая у всех на слуху, а потом пройдёт время, и она займёт свою нишу. Большинство студентов пришли к выводу, что, скорее всего, эта мода пройдёт, но останется еще один ресурс, еще одна платформа, еще одна возможность – возвращение из Clubhouse к тиктокерам. 

— Куда дальше будет развиваться журналистика, как вам кажется?

   — У меня есть хорошая знакомая Наталья Лосева которая сейчас работает в компании МИА “Россия сегодня”. Она убеждена в том, что пройдет немного времени и всё уйдет в виртуальную и дополненную реальности. Я очень хорошо помню те времена, когда версталась полоса газеты. Мы сидели с редактором и вместе выбирали, к какому тексту нужна фотография, рисунок, карикатура, таблица, а к каким ничего не надо. Я до сих пор не могу представить, что любая информация, любая новость требует визуализации. Правда, когда мы с Натальей спорили совсем недавно, она привела в пример газету “The New York Times”, которая профессионально занимается отделом виртуальной реальности. Они сделали проект о том, что такое медицинская маска и почему важно её носить. Там чётко и наглядно показывалось, как это всё устроено. Я был полностью согласен с ней, но повестка дня тогда была такой: мне сообщили, что в своей резиденции Ново-Огарёво президент встретился с министром обороны. Я знаю, как выглядят эти люди – мне не нужно переносить их в плоскость дополненной реальности. Но пример с медицинскими масками очень яркий и хороший, показывающий необходимость иллюстраций. В одной дискуссии был интересный аргумент: если кто-то проходит обследование у врача, рентгеновский снимок, радиограмма, КТ, МРТ – всё это очень важно и понятно, но и к этому нужен комментарий. Переводя на язык медиа, мне сложно представить, что когда-нибудь мы с вами будем жить в таком медийном мире, где будет достаточно только 3D-картинки. 

— А что происходит сейчас в сфере медиаобразования? 

— Может быть, вы слышали о “Медиаклассах” в московских школах. МГИМО, как и еще двенадцать вузов, участвует в этом проекте. У нас была виртуальная встреча, где коллеги рассказывали, кто что будет делать. Нам доверили очень интересное дело: разработку программы по английскому языку для журналистов. Слушая моих уважаемых коллег, рассказывающих о digital-пространстве, я думал, что техническим вещам мой студент меня научит быстрее, чем я его. И я этому очень рад, люблю учиться. 

— Какое качество должно быть присуще каждому журналисту?

— Есть такое понятие как “медийное мышление” – это мозг, устроенный по-журналистски. Если он у человека есть, то в профессии будет комфортно и интересно: журналисту захочется найти ответы на пять основных вопросов и на шестой, главный, – ему будет интересно придумывать ход, подачу, угол. Думаю, что в современных условиях многоплатформенности ещё можно придумать, как эту фишку, идею, новость, ситуацию можно изобразить. Когда мы учились на первом курсе, один преподаватель скептически сказал, что половина из нас не будет заниматься журналистикой, и провел тест: на дворе стоял 1984 год, и мы должны были день прожить без новостей. Если бы нам стало комфортно, то мы не журналисты. Это немного резкая формулировка того, что называется “медийным мышлением”. Если ты следишь за какой-то темой и понимаешь, что в ней что-то происходит, а ты не в курсе и чувствуешь из-за этого дискомфорт, то тебя можно считать журналистом. Профессия не даст мозгу стареть.

  — Ярослав Львович, вы уже назвали достаточно большое количество социальных сетей и различных медиа, о которых в своё время говорили как о будущем журналистики. По вашему мнению, были ли действительно те, которые сделали прорыв? В чем их секрет? 

 — На радио “Коммерсантъ FM” звучала фраза: “В чем-то не согласны? Поспорьте с нами на нашей странице в Facebook. Я своим друзьям из “Коммерсанта” сказал, что это странно, ведь у них есть своя платформа — сайт. Для любого медиа это показатель того, что у него есть свои слушатели, аудитория. Мой приятель очень чётко ответил, что это ясно, как божий день, это так просто  – найти “Коммерсантъ” на Facebook. Не надо даже ничего объяснять. Он говорил о том, что они сделали упор на удобную для них площадку. Изменил ли Facebook наше мышление? Вы знаете, есть такой замечательный фильм, который называется “Пятая власть”. Мне больше всего в этом фильме нравится начало, когда главные редакторы трёх изданий долго ломают головы над тем, что делать с Wikileaks (ред. — международная некоммерческая организация, публикующая секретную информацию, взятую из анонимных источников или при утечке данной информации). Их учили на журфаках в престижнейших университетах, что нельзя давать непроверенную информацию. Wikileaks, как вы понимаете, проверить невозможно, но люди об этом говорят, и им это интересно. Редакторы решили, что они будут использовать рубрику “без комментариев”. И всё равно, когда уже всё сверстано в электронном виде, рука дрожит перед нажатием клавиши enter. Я думаю, что Facebook в большой степени повлиял на журналистику – это более оперативная обратная связь. Я застал такие времена, когда два раза в год в “Литературной газете” выходили номера, полностью построенные на письмах читателей. Сейчас эта обратная связь стала не только быстрой, но и более контролируемой. Ведь можно было по большому счёту придумать письмо читателя. Сейчас стало сложнее – если в комментариях видно, что людям неинтересно, скучно, то придется что-то чистить и убирать. Ещё один пример –   это Twitter. Посмотрите: не нужно созывать пресс-конференции, можно самому о чём-то заявить. И мы знаем много примеров, когда твит какого-то важного человека становится вполне себе информационным поводом. Не утечка чего-то, а заявление через эту сеть. 

 — Вы говорили сейчас о том, как развивается журналистика при помощи социальных сетей, что они не полностью изменяют, а только видоизменяют какие-то сферы. Я хочу спросить про девяностые годы. Известно, что после распада СССР – довольно большого снижения цензуры и активного влияния на политику – журналистика достигла почти что пика в России. Однако, несмотря на это, в наше время многие считают, что профессия журналиста заключается в рассказывании новостей по телевизору, ведении различных ток-шоу. Многие говорят в школе: “Ты хочешь быть журналистом? Там же надо просто говорить”. Они не знают, что собрать информацию и найти людей – большой труд. Каким же должен быть образ настоящего журналиста у рядовых граждан, а не у профессионалов своей деятельности?

— Будьте очень аккуратны со словом “цензура”, сейчас объясню почему. Цензура и система ограничений близки друг другу, но это немного разные вещи. В Советском союзе был орган под названием Главлит СССР— официальная цензура. Написанная заметка шла на литование: сидел человек и ставил печать “одобрено”, без этого материал в газете не выходил. Это и есть цензура. А вообще в любой системе, не только в медийной, есть ограничения. Знаете, мне очень нравится такое выражение: “Культура – это система самоограничений”. Культурный человек не может позволить себе того, что может позволить другой человек. По поводу девяностых годов: это была замечательная пора, так как свет увидел много новых медийных проектов, в том числе издательский дом “Коммерсантъ”, время было очень интересное. В девяностые годы сложилось такое ощущение, что журналист владеет умами и сердцами своей публики. Александр Глебович Невзоров однажды сказал: “Когда журналист приобретает сторонников, он теряет зрителей”. Очень умное и меткое наблюдение. В чём разница между сторонниками и зрителями? Сторонник – это фанат. Не важно, как играет команда на стадионе – это мой клуб, моя судьба. То же самое и в профессии. Зритель – это тот человек, который скажет: “Так, а почему я должен тебе верить? А кто это сказал? Где аргументы? На что ты опираешься?”. Девяностые годы были, знаете, такой “романтикой”, когда формировалась финансовая система, писались законы, определялись правила игры. Иногда возникало головокружение от успехов. Очень часто у журналистов высоких пулов появляется впечатление: “я фактически микроб”. Но мы же сегодня определяем будущее страны: вот сегодня я об этом не напишу не потому, что я зевнул, а потому, что эту информацию лучше придержать – об этом напишем позже, подадим под другим углом. Ощущение того, что я играю в большую игру под названием политика. Такая, знаете, профессиональная звездная болезнь. Она случается у людей творческих профессий, и никто еще не придумал вакцину. Создать образ кого угодно у читателей или зрителей – задача почти что нереальная. Каждому, кто считает себя настоящим журналистом, хочется, чтобы к нему относились с уважением. С другой стороны, начиная с девяностых годов по сегодняшний день, когда разные службы проводят опрос на тему “Каким общественным институтам вы доверяете?”, есть три традиционно лидирующих института власти: силовые структуры, церковь и медиа. Что нужно, чтобы отношение было лучше? Просто честно работать. Чем интересна наша профессия? Она самая динамичная. В нашем ремесле, если человек думает, что он уже всё попробовал и знает, как писать заметки, то ничего не получится. Конечно, хотелось бы, чтобы к профессии журналиста в обществе относились с должным уважением, но, наверное, эта задача, которую надо решать самим, честным профессиональным трудом.  

  — В интервью Школе журналистике имени Владимира Мезенцева вы отметили непосредственное влияние новых медиа на информационное поле – если раньше мы узнавали о происходящих событиях раз в неделю и нам было этого достаточно, то сегодня мы хотим узнать, что происходит каждый день. Еще во втором своем тезисе вы подчеркнули, что меняется отношение к традиционной журналистике. Скажите, какой вектор развития в ближайшее время может выбрать журналистика? 

 — Знаете, журналистика всё время выбирает разные векторы. Чем отличается качественная журналистика от массовой? Массовая работает по такому принципу: информация должна восприниматься легко. При всем моем уважении к телевидению, оно действует именно так. А качественная направляет своего читателя, идет с ним до конца и делит мир не только на черный и белый, но и на полутона. Я по-прежнему считаю, что темп нашей жизни не утихает, и поэтому появляется необходимость в таком количестве информации. Именно дополнительная информация создает качественную журналистику. Из-за этого векторы и разные. И хотя нам нужно донести до читателя важную информацию, не следует сокращать ее так, чтобы искажался смысл. Каждый выбирает свой вектор развития.

 — На этой неделе Ксения Собчак выпустила скандальное интервью со скопинским маньяком. В связи с этим Союз журналистов России вынес предложение запретить заключенным давать интервью. Что стало истинной причиной такого решения, ведь есть теория, что это предложение связано с Алексеем Навальным?

 — Несколько лет назад “Дилетант” и телеканал “Дождь” подняли вопрос о том, почему же не сдали Ленинград во время войны – ведь это решение могло бы спасти чьи-то жизни. Начался общественный дискурс, а один мой студент задал в программе свой вопрос. Позже в разговоре со мной он сказал, что журналист имеет право задавать любые вопросы. Я так не считаю – не нужно быть журналистом в любой ситуации. Существует культура самоограничения, поэтому, пока живы очевидцы блокады, такие вопросы задавать нельзя. Что касается Ксении Анатольевны, девушка просто решила хайпануть, у нее это получись. Я полностью поддерживаю инициативу Союза журналистов. Другое дело, что запретный плод всегда сладок и найдутся люди, которые захотят переступить черту. У меня есть несколько друзей, которые прошли войны как журналисты, поэтому им лучше знать, о чем можно рассказывать на эту тему. А интервью Собчак – всего лишь попытка получить внимание.

 — Многие говорят о том, что журналист должен ответственно подходить к своему ремеслу и четко соблюдать журналистскую этику, собирая проверенную информацию. Как же можно сформировать эти качества в начинающем журналисте и студенте? В своём интервью журналу “Фома” вы рассказали о технике обучения, где был задействован мандарин. С помощью обычного фрукта вы показали, как журналист должен подходить к информации. Существуют ли другие уникальные подходы к развитию журналистского мышления?  

 — Как в случае с мандарином, есть только один способ: если ты этим делом болеешь, то ты можешь научить этому других. Но если тебе неинтересно, то ничего не получится. Только любовь к профессии поможет воспитать себя. Если студенты видят заинтересованность преподавателя в предмете, то они уже не будут равнодушны к изучаемому объекту. На самом деле, цель системы образования – научить учиться. А для этого нужно постоянно учиться самому.  В случае с мандарином легче задать примитивный вопрос, но он не всегда правильный. Ещё не нужно бояться ошибок – это нормально. Единственный способ научить профессии – показать на своем примере. Любой опыт значим. В вашем возрасте можно ещё допускать много ошибки. Лучше сейчас сесть в лужу, чем на собеседовании на работу.

  — После вашего рассказа о девяностых у меня появился вопрос о независимой журналистике. В одном из своих интервью в Центральном Доме журналиста вы говорили, что СМИ не должны финансироваться государством, однако люди не готовы платить по 200 долларов за подписку на издания. Как вы считаете, независимая журналистика сейчас развивается или погибает?

 — Хороший вопрос. У нас долго происходил процесс национализации медиа. Однако большие деньги, которое выделяются на содержание, не означают, что качество будет лучше. Что касается общественного телевидения, – например, BBC в Великобритании работает на общественные деньги, поэтому старается представлять интересы своих спонсоров. У нас в стране судьба таких медиа непростая. Я задавался вопросами: Кто за свободу? А кто готов для нее что-то сделать? И вот тут возникает проблема. У нас есть три ветви власти, однако журналистику иногда называют четвёртой. Мне очень нравится высказывание моего коллеги Симонова: “Четвертая власть – это власть общества”. Что это такое? Это последняя инстанция, способная защитить права человека. Независимая журналистика способна влиять на общество и наказывать виновных, поэтому она и получила такое название. Да, это стоит денег. Многие журналисты внутри себя понимают, что есть интересы не только акционеров и государства, но и рядовых граждан, нуждающихся в помощи. У нас есть общественная журналистика, хотя такого института не существует. Говоря о независимости журналиста, хочу рассказать про Олега Кашина. Он не только публиковался в газете “Коммерсантъ”, но и вел личный блог, в котором его позиция отличалась резкостью и прямотой. Кашин понимал, что издательство – это коллективная работа. Правда, иногда русский человек может легко найти между строк скрытый смысл, поэтому всем всё понятно. Сейчас очень трудно найти человека, работающего годами в одной газете, как это было раньше. Это зависит не от зарплаты, а от творческого отношения к требованиям главного редактора на каком-то этапе. Было бы идеально, если бы всем была нужна правда. К сожалению, это не так. Журналист должен понимать, для кого и когда будет опубликована статья. Иногда журналисту не хватает пространства.

 — В начале нашей встречи Вы упомянули, что факультетам журналистики предложили разработать связанную с медиа программу для школ. Не могли бы вы подробнее о ней рассказать?

  — С удовольствием. Идея не в том, чтобы привлекать преподавателей МГИМО, а в том, чтобы помогать учителям, которые будут заниматься этим направлением, рассказать о необходимых навыках. Она заключается в помощи с преподаванием иностранных языков для этой специальности. Здесь своя специфика: мало только перевести с родного на иностранный, еще нужно знать различные выражения, чтобы смысл был ясен. В журналистике много терминов. И многие из них могут отличаться в русском и английском. Мы хотим, чтобы молодое поколение хорошо владело  языком. Ещё мы собираемся обучать тому, как стоит распространять информацию в социальных сетях о себе, ведь она может помешать устроиться на работу или попасть в руки злоумышленников. Это часто препятствует профессиональной работе журналиста. Медиакультура в наше время очень важна для всех людей.

 — Сейчас в западных СМИ, особенно в США, появляется такая тенденция, как публикации негативных вещей о русских. Как вы считаете, возможно ли как-то изменить отношение к русским?

  — Мой знакомый в Польше сказал, что они ничего не имеют против России. Однако в их обществе столько разногласий, что нелюбовь к нам способна объединить их хоть в чём-то. Мне кажется, что сильную Россию никто не любит, а вот слабую – очень. Ведь тогда к ней относятся с меньшим уважением. Такая позиция по отношению к России – способ консолидации общества. На самом деле нет такой ненависти к русским. Большинство американцев не волнует национальность. Стереотипное мнение – это для ток-шоу, которому нужны рейтинги. Журналистика же либо создает, либо разрушает стереотипы. Ломать, конечно же, труднее всего, поскольку общество запрашивает определенный стереотип. Ответ “они все разные” не удовлетворит потребностям читателя. Мне очень нравится проект Russia beyond the headlines, который открывает неизвестную страну иностранцам. Также специально создаются “Русские дома”, которые помогают приобщиться к нашей культуре. Я запомнил на всю жизнь, как я забирал некоторые бумаги в посольстве Японии и мне предложили сделать оригами.  Особенно полюбилась фраза: “Ну хоть сушку за щеку положите”. Поэтому как мы себя преподнесем, так к нам и будут относиться.  

Дарья Мельникова, Иван Любушкин