Так уж повелось в Томске: известные деятели театра, бывшие здесь, которых и так можно перечесть по пальцам, не задерживаются надолго. Традицию эту начал Антон Павлович Чехов, продолжил теперь уже бывший главный режиссер областной Драмы – Александр Анатольевич Огарев. Именно на его спектакль я отправился ещё теплым осенним вечером в «скучнейшем городе». На этот вечер свои права заявляло лето, оно, надо сказать, выиграло этот природный «процесс». Проходя мимо запечатлённого в бронзе Чехова, поздоровался с драматургом. Он мне не ответил, лишь задумчиво окинул своим оловянным взором вечерний город. В его глазах пробежали строки А. А. Блока – предвестники спектакля:

Вечереющий сумрак, поверь,

Мне напомнил неясный ответ.

Жду — внезапно отворится дверь,

Набежит исчезающий свет.

Я, по своему дурацкому обыкновению, опаздывал. Буквально взлетев на монументальное крыльцо здания советского неоклассицизма, как ошпаренные кипятком, пробежал в зал Малой сцены и опустился в жесткое кресло в предвкушении чего-то. Чего, ещё не предполагал. С творчеством Ларса Нурена, коему перу принадлежала пьеса, знаком не был.

Что ж, малая сцена – прекрасная идея для спектакля, которым надо не просто проникнуться, который надо прожить, находясь на одном эмоциональном уровне с актерами, погружаться в эту чувственную жизнь театра, которая выворачивает тебя наизнанку. В хорошем смысле. Что ж, вот и третий звонок, небольшой зал опустился в темноту, в пустоту… И тут, в этой пустоте, появился лучик света – единственное освещение сцены, он как бы повествовал об основном смысле спектакля. Все действия происходили под одним только пучком света.

Речь шла не только про обычную войну, о которой Н. С. Гумилёв писал в 1914:

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет,

И жужжат шрапнели, словно пчелы,

Собирая ярко-красный мед.

Это было нечто большее, чем просто монологи о боевых действиях, хотя и они производят неизгладимое впечатление на зрителя. Это была другая война, извечная. Война и попытки осознания себя человеком… Осознания себя через два вечных вопроса философии И. Канта: «Что есть человек? И на что он может надеяться?» Каждый человек в своей жизни когда-либо становиться перед такими вопросами. Каждый человек делает выбор в своей жизни, ведь жизнь – один целый выбор. Этот спектакль был про непростые отношения непростого существа – человека. Непростые отношения – потому что происходили события в послевоенное время. Вся женская половина семьи героев была в оккупации, не надеясь уже на возвращение к прежней жизни. С надеждами рухнуло и желание увидеть «главного кормильца». Мать и её дочери начали, обманывать себя, пытаться забыться, убежать от жестокой реальности. Тут предлагалось подумать, а что простой человек мог поделать? Ведь ясно понятно, какая жизнь была и продолжалась у женской части в оккупации. Но чем дальше они врали самим себе, тем острее осознавали весь ужас ситуации, тем больше теряли самообладание и спокойствие. Тот, кто уже никогда не вернётся, ассоциировался у них с прежней жизнью, которая казалась им сказкой, они верили в неё, ведь человек без веры, без смысла – не человек. Но он вернулся. Отец семейства вернулся из концлагеря, слепой, не имеющий возможности ухаживать за собой! Но почему они не рады? Почему их чувства, их эмоции притупились, почему не случилось метаморфозы, когда сказка стала былью? Потому что придуманный смысл воплотился в жизнь – и они решили, что он потерян. Но «главный кормилец» так не решил. Он представляется, как невинное дитя, как заново родившийся человек, человек слепой, живущий в темноте доселе, но желающий увидеть Свет. Этот простой человек, желающий вернуться к прежней жизни, и является, по убеждению философа Н. Н. Трубникова, движущей силой победы общества над самим собой, над своей конечностью. Конец этого действия буквально вдавил в кресла и без того переживающий малый зал театра: того, кто выжил в аду концлагеря, убил его родной брат… Потому что мешал…

Вообще, сколько раз я был на постановках А. А. Огарева – везде прослеживалась, на мой взгляд, блестящая фабула спектакля. Она чем-то напоминает лоскутное одеяло: действо поделено на кусочки, сшитые кульминационными моментами. Фактически, из них и складывается целостная картина спектакля. За тезис здесь я взял для себя следующую фразу: «Люди, живущие в темноте, в любом случае, тянуться к свету».

Сказать, что спектакль потряс – ничего не сказать: он восхитил сознание, воскресил чувства, низверг в огромные массы мыслей, которые рождались одна за другой. Только на затихшем, засыпающем проспекте города я осознал, что уже не в театре, начал судорожно хватать по ложке прохладного свинцового сибирского воздуха, к которому приставал язык. Дальше кое-как перебрался в протопленный, полупустой автобус и отправился восвояси, в темную, неосвещенную пустоту понимания этого спектакля.

Режиссер смог собрать в спектакле всё, абсолютно всё: проглядывались библейские мотивы, переживания людей, их поведение, принятие судьбоносных решений, чувства, стойкость, все формы реакции на такой катализатор, как жизнь. Что ж, театр, который для меня по-настоящему открыл мой друг 2 года назад, я бы советовал посещать любому уважающему себя человеку.

Рахлевский Артем