Эксклюзивное интервью для газеты «Слово – за нами!» 

Михаил Леонтьев, несомненно, входит в число самых узнаваемых телеперсонажей. Одни его уважают, другие боятся, третьи ненавидят. Сам он считает свою работу на телевидении вредной и для психического, и для физического состояния.

— Михаил, можете ли вы сказать, что сейчас пик вашей карьеры? 

— Это для меня непонятная категория: пик – не пик. Но сейчас явно не пик. У меня есть один критерий – это КПД, то есть, чтобы оттого, что я делаю, выходил какой-то результат. Не творческого характера, потому что себя творцом не считаю. Я человек прикладной, занимаюсь политикой, поэтому интересует политический результат. А в последнее время политический КПД стал гораздо меньше. Во-первых, потому что сейчас я занимаюсь вещами менее эффективными, в отличие от программы «Однако». Это другие форматы. Во-вторых, период такой.

— Почему вдруг политическая журналистика, ведь вы окончили общеэкономический факультет, работали учителем истории и даже сторожили дачу Бориса Пастернака в Переделкине? 

— Я всю жизнь занимался и интересовался политикой. Поскольку этот инструмент работает, и у меня более или менее получается это делать, то избрана журналистика. Хотя не очень люблю журналистику. Никакого особенного кайфа именно от журнализма не испытываю. Если бы я был востребован в каком-то другом виде, то с удовольствием журналистикой не занимался бы. Вообще журналистика для взрослого мужчины – это не занятие. По-моему, Шарль де Голль сказал, что это – замечательное дело, если с ним вовремя завязать.

— Придерживаетесь ли каких-нибудь журналистских принципов? 

— У меня нет никаких отдельных журналистских принципов, отличных от общих принципов человечества. Я не понимаю логики журналиста, когда он считает, что журналист – это такое существо, которое не должно думать о последствиях того, что он делает. Собственно на этом стандарте вообще построена вся англосаксонская журналистика и частично и наша, из нее родившаяся. Якобы, его задача – любой ценой откровенно сообщить имеющуюся у него информацию. Я здесь имею в виду репортерскую журналистику. Ей я не очень занимался, я — публицист.

Журналист, слив всю информацию, конечно, может не понимать последствий того, что делает. Но если я точно знаю, что информация, которую сообщу, пойдет во вред тем задачам и ценностям, ради которых работаю, то эту информацию сокрою. И мне совершенно плевать на принципы журналистики! Так поступил бы любой нормальный человек. Нельзя выпускать информацию, если ты сделаешь этим плохо «своим» и подарок гадам. Это первый аспект, которого я придерживаюсь.

Второе: человек не должен лгать. Я отвечаю за все, что говорю, именно поэтому совершенно спокойно признаю свои ошибки, то, в чем был не прав. Причем опять же это не вопрос искажения факта. Это вопрос искажения взгляда.

— Есть ли у вас профессиональное или жизненное кредо? 

— Если говорить о профессиональном кредо, то оно состоит в том, что с людьми надо говорить на равных, на понятном им языке. Своего зрителя надо уважать, надо видеть в нем человека, именно поэтому с ним нельзя заигрывать. Это сильно ограничивает аудиторию. Я, можно сказать, общаюсь со «своими». Эти «свои», грубо говоря, необязательно осознанно политически оформленные люди. Они «свои» по инстинктивному способу различия: «свой — чужой». Поэтому мне со «своими» легко, а с «чужими» тяжело. Они меня ненавидят, я надеюсь.

Телеведущий Саша Невзоров сказал очень важную и, по сути, правильную вещь, что у журналиста не должно быть позиции, потому что, когда появляется позиция, у него исчезают зрители и появляются сторонники. В какой-то степени он прав.

— Вас, наверное, часто приглашают на собеседования на факультеты журналистики. Есть ли критерий, по которому вы можете сразу поставить юному журналисту «высший балл»? И вообще, каким вам видится будущее нашей журналистики? 

— Есть два критерия. Во-первых, я должен понять, что передо мной сидит человек, умеющий критически мыслить, подвергать сомнению и анализу факты, сопоставлять тексты, отличать декларацию от интересов. И второй момент, если говорить о политической журналистике, — это неравнодушие к своей стране.

Я думаю, будущее российской журналистики состоит в том, что сейчас в массе ее ведут люди, не безразличные к своей стране. И собственно они имеют возможность состояться при «кровавом» путинском режиме. Особенность этого режима в том, что можно делать все что угодно и нет, собственно, никакой цензуры средств массовой информации — не средств пропаганды, а средств массовой информации.

Пропаганда отличается от информации тем, что это такая вещь, которая входит в тебя вне зависимости от твоей воли и сознания. Поэтому жертвой пропаганды стать довольно легко, а вот жертвой информации быть достаточно трудно.

Главное, что я хочу сказать: в информации может работать кто угодно, а состояться могут только люди, которые неравнодушны к своей стране.

— А может быть, вам самому начать вести спецкурс по журналистике… 

— Не понимаю, чему могу научить. Я занимаюсь смыслами, а не журналистикой. Поэтому способен рассказывать лишь о том, как я понимаю какие-то вещи, а не о журналистском ремесле. Журналистике учатся по принципу: «делай, как я». Важно понимать, что журналистика – это не дисциплина. Учить ей в вузе – это паранойя. Или же по-настоящему человеку дают не журналистские дисциплины.

Максим Соколов удачно заметил, что газета «КоммерсантЪ» явилась примером того, что журналистика — не профессия. Туда брали людей с нормальным навыком мышления, стилем, более или менее умеющих излагать свои мысли и за три недели делали их журналистами. Некоторые из них оказались очень неплохими «акулами пера», в том числе и сам Соколов.

— Какую опасность таит журналистика для личности человека, который ею занимается? 

— Общество выражается через журналистов, напрямую оно выражается только в форме бунта, «бессмысленного и беспощадного». Журналисты же присваивают себе выражение общественного мнения, и у них «едет крыша». Люди, не более чем трансляторы, вдруг приписывают себе функции «совести нации». Особенно это видно у молодых студентов-журналистов. Они чувствуют себя причисленными к определенной касте, появляются идеи про «четвертую власть». Это полная ерунда. Выражать свое мнение может любой человек: сталевар, адвокат, военный, — именно потому, что он – человек! А журналисты, причисленные к столичной, элитной касте, изначально получали неадекватно высокие деньги, не отличаясь ни образованием, ни талантами.

— А как вы относитесь к проблеме славы? 

— С большой тоской, но и с пониманием. Ведь никто меня не заставлял лезть в ящик. Залез – и к тебе теперь вечно пристают. Это просто чудовищно утомляет и раздражает. Ну, а если бы совсем не обращали внимания, то это было бы признаком несостоятельности.

— Кстати, как вам наша газета? 

— Мне нравится «Слово – за нами!» Это хорошая экспериментальная площадка, на которой люди учатся. Здесь есть прелесть не стесненности никакими, грубо говоря, требованиями. Здесь можно резвиться, чего вам я и желаю.

— И напоследок поделитесь творческими планами. 

— У меня есть очень большая мечта завязать с журналистикой.

Записала 
Александра ЕРМАКОВА, 
выпускница Школы журналистики в Домжуре, 
студентка 1 курса факультета журналистики МГУ