Доцент факультета журналистики МГУ и преподаватель Школы журналистики имени Владимира Мезенцева Игорь Говряков рассказал о научных интересах, об истории журналистики и о том, какая фигура прошлого его вдохновляет.

— В Ваших научных интересах указаны история журналистики СССР и история журналистики стран Восточной Европы и Испании. Скажите, чем обусловлен Ваш выбор, почему эти страны?

— Историю журналистики СССР я начал изучать давным-давно, когда я ещё учился. И это был мой такой первый профессиональный интерес. Поэтому то, чем я сейчас до сих пор занимаюсь, в основном концентрируется вокруг вот этой темы.
Что касается Восточной Европы, то там много разных факторов сложилось. Как-то я увлёкся Венгрией и венгерским языком, и одно время этим занимался. Сейчас уже ничего не знаю, забил на это и не слежу. Тем более, современность мне неинтересна, ей я не занимаюсь. Что было в истории, то остаётся. Это же и в моей голове. А Испания, потому что в одно время мы в соавторстве с Григорием Владимировичем (Прутцковым – прим.) несколько работ и серьёзных научных статей написали вместе.

— Какие журналистские идеи или публикации прошлого Вы считаете наиболее важными и вдохновляющими?

— Я на самом деле не люблю когда журналистика воспринимается как что- то… Мне нравится слово «вдохновляющее». Но, например, у Карла Маркса была фраза: «Журналистика и газета — это коллективный агитатор, организатор и пропагандист». Вот такой подход к журналистике мне не очень нравится, потому что он очень утилитарен.

И искать в прошлом журналистики, в прошлом публицистики и вообще литературы что-то, что тебя должно к чему-то побуждать, на мой взгляд, не самая плодотворная идея. Потому что чем больше ты читаешь, тем больше ты понимаешь: это тебя вдохновляет, ещё вот это, а ещё вот это.

Есть люди, которые, предположим, говорят, что они обожают Ремарка или вот такую- то книгу. Просто они не читали чего-то другого. Поэтому слова о том, что в истории журналистики что-то должно быть наиболее вдохновляющим и побуждающим к чему-то — это просто показатель того, что ты пока ещё не так много прочитал. На мой взгляд, любой текст, когда-либо написанный и по разным причинам оставшийся в истории, достоин того, чтобы его прочитали.
Понятно, что не каждый человек может прочитать всё и, скорее всего, ни один человек всё не может прочитать. Но так или иначе, если тебя что-то сейчас не зацепило — просто открой другой текст, и тебя он, возможно, зацепит.

— Какие влиятельные фигуры в истории журналистики Вас наиболее вдохновляют, и почему?

— Могу сказать кто: меня вдохновляет из истории советской журналистики Константин Симонов, потому что это тот случай, когда очень честный и порядочный человек в очень сложные времена остался честным и порядочным человеком. И при этом не просто был порядочным и честным, он при этом был очень талантливым и состоявшимся как профессионал. Человек с весьма счастливой, профессиональной, авторской судьбой.

Притом, что, может быть, другие какие-то аспекты жизни у него выпали из контекста, и он там был несчастлив в семье и так далее. Но как настоящий профессионал, как журналист, публицист и писатель он состоялся на 100% и смог при этом ещё с относительно чистыми руками из этого всего выйти, что было сложно в то время.

— Какие события или периоды в истории журналистики Вы считаете недооценёнными или недостаточно изученными и почему?

— XVII и XVIII век. Потому что и XVII, и XVIII век находятся между XIX веком, который всем очень интересен, все его очень любят, он популярен всегда был. А нижняя граница — это век XVI, эпоха Возрождения в Европе, Смутное время в России. И как-то вот и там, и там всё очень интересно, а посерединке в принципе жутко сложно, неоднозначно и малопопулярно.
Поэтому, на мой взгляд, если кто-нибудь когда-нибудь посвятит годы своей жизни тому, чтобы написать внятную историю литературы, культуры, журналистики, публицистики, искусства в целом вот этого периода (XVII и XVIII века — прим.), то будет здорово. Потому что это как раз то время, когда новое время стало осознаваться как действительно новое. Жители тех эпох понимали, что они уже не средневековые жители, не жители эпохи Возрождения, и что-то у них новое открывается: новые горизонты, новые дисциплины. Это интересно. Самосознание человека интересно.

— Какие принципы истории журналистики студентам следует учитывать при подготовке к будущей карьере в медиаиндустрии?

— Студенты, изучающие историю журналистики, должны понимать, что всё, что было до начала XX века, — это не совсем та журналистика, которую мы себе представляем. Она скорее такая, литературно- эксцентричная журналистика, в которую шли люди с откровенно литературными амбициями, которые хотели остаться в истории как литераторы в первую очередь. Они не разделяли литературу художественную и литературу нехудожественную.
То есть взять того же политика Томаса Пейна, или экономиста Адама Смита, или писателя сентиментальных романов Лоренса Стерна — они все считаются литераторами. И теоретически каждого из них можно назвать журналистом, потому что так или иначе кто-то в какой-то период своей жизни печатался в периодических изданиях. Это была журналистика такая, очень тесно связанная с литературным и общекультурным процессом.
С начала XX века журналистика плавно переходит в политику и политика в журналистику. И вы не сможете назвать хотя бы десяток выдающихся государственных деятелей, которые ушли в политику из журналистики до XX века. А в XX веке просто «плюнь» в политика, и окажется, что он был когда-то журналистом, или занимался этим серьёзно, или как-то с этим был связан. Поэтому нужно изучать опыт прошлого как опыт превращения амбиций в профессию. А опыт последнего времени, вот новейшего XX века, как возможность для тех людей, которые окончили журфак и не знают, что им делать дальше. Почему бы им не стать тоталитарным лидером?

— Какие темы или аспекты истории журналистики Вы считаете особенно важными для понимания современных тенденций в медиаиндустрии?

— Для современных никакие, потому что современные тенденции медиаиндустрии максимально оторваны от прошлого, на мой взгляд. Все тенденции они ещё и звучат так: монетизация, конвергенция, детализация и так далее. Это явно намеренно искусственно созданные термины, для того чтобы описать и как-то охарактеризовать то, что происходит. То есть это настолько резко наступило, что у людей даже не было терминов.
Гутенберг изобрёл печатный станок, и печать придумали, и эта печать существовала на протяжении полтысячи лет. И говорили о печати просто в разных категориях, разных подходах к ней и т.д. А тут бац, и начались мобильные телефоны, блогеры, облачные и беспроводные технологии и так далее.

И это всё настолько быстро в нас опустилось, что пришлось заново переосмысливать науку и журналистику, то есть теория журналистики совершенно другая. Соответственно, и история журналистики: история заканчивается, начинается современность. И, на мой взгляд, это другая журналистика, похожая, но одновременно и непохожая.
Поэтому для того, чтобы вырастить себя как журналиста, несомненно, нужно знать историю журналистики. Но я не думаю, что чтение каких- нибудь потрясающе смешных памфлетов Джонатана Свифта позволит тебе сейчас быть классным, предположим, военным корреспондентом. Даже если ты прочитаешь военные корреспонденции времён Великой Отечественной войны. Скорее всего, ты будешь умнее, будешь более просвещённым, но ты не сможешь это как-то использовать в условиях современной войны и так далее.
Так что это, как и любая другая гуманитарная дисциплина, — в основном накапливание знаний. Чем больше ты знаешь, тем лучше всегда. Лучше знать больше, чем знать меньше. Банально, но вот это принцип. Не прикладная, а, скорее, теоретическая, вспомогательная наука.