«Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, — нет, а за то, что сталось с нами после…»

Распутин «Уроки французского»

Она была обычным учителем для детей, приходящих в ее класс, отзывчивой коллегой для коллектива, работником со стажем для директора. Наверняка, ее жизнь, как и жизнь миллионов Россиян состояла в том, чтобы отработать положенные часы, зайти в магазин за хлебом  и отправиться домой. Обычный человек, с типичной профессией ничем не выделяющийся среди толпы. Но только не для меня.

Наша Таисия Игоревна была своеобразным педагогом. Она всегда была искренна и правдива: тихо и даже иногда кокетливо посмеивалась над моими одноклассниками, могла отчитать любого хорошиста, невзирая на личное отношение, а могла и прослезиться  от переполнивших ее чувств, — наверное, за это ее все и любили. Она была настоящей, без особых принципов, без «тараканов» в голове. Конечно, не все это признавали, и когда она вновь доказывала свою искренность, обижались. Так однажды она разозлилась и, повинуясь порыву, влепила всему классу «лебедей»; так без расследования и суда мы перешли сразу к казни. Но это, чтоб вы понимали, только поверхностное отношение к ней. Для меня она была другой.

Таисия Игоревна появилась в моей жизни четыре года назад.  Три года мне потребовалось, чтобы оценить нанесенный моему восприятию мира «ущерб». Новый учитель свалился как снег на голову посреди учебного года. Наверняка, первая искра пробежала между нами уже тогда, но я, очевидно, этого не поняла. И вот, спустя пару-тройку лет я уже  не могу представить день без этого педагога. Многие любили ее и уважали, но только я решилась капнуть дальше, посмотреть, что же там скрывается в уверенной женщине, столь ярко умеющей выражать свои эмоции. Несмотря на то, что Таисия Игоревна открытый человек, за каждый клочок информации приходилось драться. Я была замкнутой воришкой ее времени, ее взглядов, ее чувств.

Со временем я научилась отличать оттенки ее настроения, видеть раздражение в глазах, слышать нотки усталости в голосе. Она стала первым человеком, которому я так и не отважилась посмотреть в глаза. При визуальном контакте возникало ощущение, будто я смотрю на себя в зеркало сквозь года.

В ней все было уникально. Голос был мягким, будто ты его слышишь откуда-то издалека. Она очень любила букву «ч», и если некоторые люди шепелявили, то она « чепелявила ». Это не было заметно, если не вслушиваться, но для меня это было так же очевидно, как и то, что за зимой последует весна. Насчет буквы «а» у нее было свое мнение; когда Таисия Игоревна на чем-либо настаивала, то слова приобретали характеристику — «акающие». В такие моменты она любила повторять:  « ДавАй , давАй ! Не ленись!». Это было забавно и как-то умилительно, что ли. Ее лекции всегда были понятными, а речь уверенной и эмоционально окрашенной. Тренируют ли учителя литературы свой тембр, вырабатывают ли идеальный голос специально? Как знать. Слушая ее, я с трудом представляла, как же много она знает.  Однажды учительница упомянула, что в ее семье серьезно занимались химией, и это притом, что она знает историю в совершенстве, а литература для нее подобна таблице умножения. Широкий спектр знаний, которыми она обладает, заставлял меня еще больше восхищаться ею.  Иногда, выслушав ответ ученика, она крепко задумывалась и, так и не  услышав дальнейших пояснений,  обмозговывала предложенную информацию. Она была славной женщиной.

Обычно про таких людей, как она говорят: «В молодости была очень красивой». Ее лицо все еще хранило  ту теплоту, которая, хочется верить, имела место в ее жизни. Некую доброжелательность придавали мягкие черты лица, а  у глаз и уголков губ собирались  морщинки, знак того, что она не брезгует улыбкой.  Ее щеки еще не разучились покрываться румянцем, а глаза таинственно блестеть. О, да, глаза! Они были самым важным в ее портрете. Ни у кого в жизни я не видела столь живых глаз. Они могли улыбаться, метать молнии, спрашивать и настаивать. Иногда, мне казалось, будто у меня помутнение рассудка и это вижу только я, но…в радужке, что стальным кругом сжимает зрачок, плескался океан, синяя, мертво-холодная вода. Я смотрела в ее глаза очень редко не только потому, что так  речь воспринимается лучше, а потому, что в них можно было потеряться. Прочтешь хоть одну эмоцию – и все, ты пропал.  Готова поспорить, она уже давно стала замечать за мной странный взгляд, направленный в ее сторону,  оценивающий, вопросительный. А если без преувеличений, то она единственная, кто смотрел на меня, будто я что-то значу. Не знаю, практиковала ли она это на других учениках, но я, одинокая, непонятая, особенно тонко чувствовала эти волны. Увидела ли она что-то выдающееся во мне или нет, для меня это останется загадкой.

Чем больше я узнавал о ней, тем тяжелее, больнее мне представлялся момент расставания. «Вот окончу школу, отзвучит последний звонок, и я увижу ее только через 5 лет на встрече выпускников» – думала я, отправляясь на каникулы. Я готовила себя к этому моменту все лето, а потом узнала, что она уехала в другой город, так и не дождавшись меня на линейке 1 сентября, чтобы сотрудничать еще целый год.

«Бум!» — и все рухнуло в один момент. Не случайно эпиграфом служит цитата из произведения «Уроки французского», там был подобный исход. Только мне было в сто раз тяжелее, чем Володе. С горечью я думала, что мы даже не попрощались. С болью я осознала, сколько же слов не было сказано, сколько эмоций осталось в тех сентябрьских взглядах.

По сей день, я вспоминаю человека-загадку и говорю судьбе «спасибо» за такой подарок. Я никогда не забуду Таисию Игоревну, которая заставила меня почувствовать себя чем-то большим, чем я есть.

« Я сделал выбор

И стану лингвистом,

Что для меня очевидно,

Только, учитель, пообещайте,

Что вам за меня

Не станет когда-нибудь стыдно… »

Ольга Горгуленко, МБОУ Павлоградская гимназия имени В.М.Тытаря, Омск