Говорят, дым Отечества сладок. А чем пахнет Ваше Отечество? Моё с недавних пор имеет запах горящих покрышек, жженого мяса, переносных кухонь с привкусом гари. Реквизита достаточно, видимо, кто-то перечитал рыцарских романов и решил поставить на Майдане Независимости спектакль о средневековых войнах. У непосвященных возникает ощущение, будто они находятся в гигантском павильоне киностудии, где одновременно проходят сьемки нескольких фильмов, при том все как на подбор исторические. На самом же деле Майдан был избран этаким трамплином в Европу, площадкой свободы. Все чаще стали слышны слова «незалежность», »самостийность» и прочая мишура, создающая образ демократического государства. Ночи на Майдане казались особо романтичными, в них чувствовался вкус той самой свободы. Постепенно в центре столицы возрастал Ватикан, некое независимое государство, развитию которого препятствовал президент страны. И тут прошёл шепот : »А президент-то ненастоящий.», сначала голос испугался сам себя, затем освоился в гнездышке, свитом из певучего украинского языка, приобрел оттенок значительности и вскарабкался на сцену, где его подхватила пока ещё нескладная, взьерошенная стая таких же охрипших от свободы голосов.

Прошёл слушок, что в 1991 году Украина ещё не обрела независимость, во всяком случае, подсунули не ту, о коей мечтали, а какую-ту подпорченную. Те, кто родился уже в соборной, учебники истории листать не стали, а сразу безотлагательно принялись стоить новую Украину, из подручного материала, для начала пошли в ход колючая проволока, брусчатка и плотяные мешки. Майдан стал срезом современного украинского общества. В авангарде стояли мы, студенты, по выражению интеллигенции »нераспустившийся цвет украинской нации». И тут дали возможность. Распустились. Предстояла гигантская стройка, все украсили многочисленными флажками и ленточками.

И тут вмешалась внешняя сила, 30 ноября в песочницу независимых людей вступили грязным сапогом люди в защитной одежде и заявили о досрочном прекращении строительства. Вдруг откуда не возьмись маленький… окрепший голос взлетел на постамент и скомандовал : «Все на Киев». Голос оказался треглавым. Интеллигенция не выдержала надругательства над идеями выпествованных птенцов.

— За что стоите? — обратился явно заблудившийся в лесу флагов старичок.

— За оценки — затрепыхалось внутри. Сдержанная улыбка, чувство превосходства, приобщения к истинным ценностям: «За Европу!»

Надобно отметить, что взаправду ощутилось дыхание вечности, забил бриз новизны, у молодёжи кружилась голова от перспектив увидеть собственными глазами Ейфелеву башню, улочки Рима, Улицу красных фонарей, наконец, так сказать, в зависимости от интересов.Уверовали в себя, в то, что здесь и сейчас происходит история, и мы её вершители. На Майдан ходили по сменам, кто-то ночевал, все еле выслушивали лекции и проникались нелюбовью к пассивным преподавателям, желающим отдыхать на обочине истории в тени власти. Отзвук этой нелюбви даст знать о себе несколько позже, а пока даль волновала мельканием огоньков и хрустом денег. Недостатка продовольствия в клетке заботливо установленной в центре Киева не ощущалось, словно на площадь напали несколько грузовиков сердобольных бабушек с печеньем, салом, чаями и даже пиццей для притязательного юного поколения.

— Девушка, а девушка, послужите благу революции, отойдемте в палатку

Первый страх, неверие, убеждение, что это скорее исключение, что не могло зло затеряться в гордых лозунгах: » Люстрация!» «Слава Украине!»

Но их явно не хватало, хор получался нестройный, нет-нет, да слышались фальшивые акающие нотки, «Героям слава!» невпопад, ибо у приверженцев разных политических партий были свои герои и возникающие в голове лица мешали стать частью единодушной толпы, образовавшей миллионоголовое тело. Новосозданное «Зека геть!» мерно жжужало, топало, подхватывало сердца, словосочетание отделилось от своей дефиниции и стало там-тамом, укрепляющим веру в свою уготованность для великих дел, растворяло сознание.

Приезд звёзд оповещал о нужности молодого поколения, требовался все больший запал.

Хороводы, костры, постоянное висящее Дамокловым мечом напоминание об опасности, возможности умереть и стать героем пьянило, отбивало желание тратить драгоценное время на изучение часто лояльных украинских писателей, а надо сказать, студентов филологических факультетов было много. Когда ещё только заговорили об открывшейся альтернативе развития Украины, возникли всполошенные голоса студентов из Крыма и Юго-Востока, тех, кто приехал в Киев из любви к украинской культуре, дабы проникнуться атмосферой, стать носителем традиций Шевченко и Лины Костенко, эти зачитывались поэзией, несмело поправляли носителей суржика и пытались доказать свою украискость, вытесняя странное ощущение меньшинства, необоснованное, казалось, чувство нелюбимого ребёнка в семье. Отсюда возникали диспуты об историческом пути Украины, сомнения в справедливости высказываний относительно близости европейских ценностей, но под зашикиваньем: «Москали…»,они умолкали. Попытка поверить в Страну Майданию, поверить в лекции о разобщенности русского и украинского языков, близости русского и татарского, украинское гражданство Иисуса Христа, роль потомков Анахарсиса и Гоголя приносила головные боли и горьковатый привкус гари, напоминающей о том, что вряд ли что-то останется прежним, что, если молчишь, придётся приспосабливаться к новым условиям. Это все заедалось томами произведений Плужника, Домонтовича, Стуса, украинскими напевами, сквозь которые вдруг грянуло: «хто не скаче, той москаль» Ноги отказались приподниматься от земли, на замечания осторожно отвечаешь по-французски, выбрав более безопасный вариант национальности. В метро вовсю идёт люстрация, из вагонов ногами выбивают москальский дух, Крым начинает тревожиться, ты же — ощущать себя чужим, и тут в сознание потоком врывается русская культура, хватаешься за спасательный круг — Россию, твои предки похоронены там, они умирали во имя будущего, тут же старательно уничтожают прошлое, вплоть до скифских ценностей, на всякий случай, вывезенных с глаз долой.

В метро теряешь бдительность и говоришь по-русски, устав от ожогов когда-то милых украинских слов, подходят:

— О, хтось не знає спивучей, а зря, зараз ми покажемо, яка мова краща.

Бежишь к выходу, в кармане набирая смс однокурснику: «Допоможи, я на Оболоне»

Встречает, рассказываешь о внезапно сбившей тебя волне патриотизма.

«Москальке я больше помогать не буду»

«Героям слава!» — шепчешь в ответ и тут понимаешь: Ты один, более того по ненадобности и формулировке — «Вы представляете угрозу для целостности украинского государства», данной твоим же преподавателем, словам которого внимал безоговорочно, ты в люстрационном списке Свыкаешься с этим, с неохотой переписывая строчки лжи в тетрадь для конвертов по истории своей мачехи.

Семинар по истории:

-Отложите конспект, мы не обувной завод на Житомирщине, чтобы дым производить, мы должны работать на качество. итак, мы с вами рассматриваем вопрос о последствиях Люблинской унии, сделайте выводы, поставьте математический знак к этому периоду в истории Украины.

— Ну… не знаю. это… Украина обрела независимость.

( Смех в аудитории, студенты прячут глаза)

невозмутимое: «От кого?»

Этот вопрос оказывается непосильным.

Дрожащее »не знаю», ухватывается взглядом за, казалось, спасительный конспект, но предательски, покрывшийся размытыми иероглифами.

— Ну все же? — настойчиво. Вот сейчас она обрела независимость от Януковича. А тогда… должен же был быть некий Змей Горыныч, Владимир Великий к примеру.

Спасение, перед тобой диссидент. То же чувство, как и месяц назад, когда сталкивался взглядами с упорно остающимися немыми во время чтения постоянной майданной мантры, радостно возвещающей, что незалежна ещё не подохла. Читаешь в глазах горестное дополнение:»Пока.»

Глаза преподавательницы истории прожжены тем же едким смрадным дымом, что не вызывает никаких ассоциаций со свободой.

На следующий день получаешь на телефон очередное оповещение о митинге, на этот раз без пометки о сумме. Самодеятельность студентов, которые в революционном западе, забросив развлечение с вытаскиванием оппозиционных студентов на Майдан, принялись за люстрацию преподавателей, официально являющимися олицитворением российского имперского зла, на самом же деле, тех, кто ещё пытается призвать к восстановлению учебного процесса. И вот ты снова один, разделенный толпой со столь близким тебе человеком, который успев выхватить тебя в коридоре, шептал:Уезжай в Крым, там безопасно, там вежливые люди.

С горечью вспоминаешь о родной земле, кажущейся чем-то несуществующим, невероятным, ловишь вест очки от людей, состоящих в крымском ополчении с целью недопустить на полуостров «Поезд дружбы», о котором знаешь не понаслышке, бывшие друзья, оказавшийся боевиками радикальной части Майдана «Правого сектора», среди которых воистину талантливые разносторонние, но почему-то делящие на своих и чужих, люди, просили тебя сопроводить их до крымской земли. В подарок соотечественникам они хотели привезти оружие, гранаты и много аккуратных гробов. Там, на малой Родине, борются за справедливость, за возвращение Крыма к историческим истокам, под защиту великой страны. Но пути домой перекрыты, обратиться не к кому. Выстрелами в сердце Украины они убили твою любовь к этому несостоявшемуся государству, обвинив в сопричастности к убийствам, заочно сделав врагом собственного народа. На улицах все чаще стали говорить о приближающейся войне.

Троллейбус, до того пришлось заранее сбежать с лекции, потому что заставили ходить группами во избежание неприятностей, а ты во избежание группы сбежал на троллейбусе, потому что идя бок о бок с теми, чьих тел не видно за лентами, подтверждающими тот факт, что они без 5 минут европейцы, норовишь уже задокументировано попасть в предатели и пребывать в следственном изоляторе, доказывая, что не верблюд. Обсуждаешь с революционеркой-недоучкой её неотьемлемое право на ношение ленты сопричастности и слышишь упрек, исходящий со стороны: «Вам, девушки, стыдно будет, но уже будет слишком поздно» Специально проезжаешь лишнюю остановку, чтобы обьясниться наедине со старушкой, заверительно рассказываешь о Крыме, в ответ критический плач: «Мы Европе не нужны. Они нас убьют. Для освобождения жизненного пространства. Ты Крыму скажи, пусть нас спасут»

А надломленность растёт, в воздухе предчувствие войны, но те, кто продолжает исправно ходить на майданные вече за порцией наркотического чая и дозой слов — установок, верят в агрессию Москвы.

Возвращаясь с экзамена по археологии, не выдерживаешь, на улице подкашиваются ноги. кто-то подбегает, приводит в чувство и тут это расплывчатое лицо выплевывает: «Ну что будет война с россиянами?»

— Если только с марсианами.

Человек явно разочарован, что помог.

Продумываешь план побега из ополоумевшего зверинца, поневоле думая о тех, кому бежать не представляется возможным. «Беркут», сдерживающий расползание Майдана по Киеву, сдает позиции, много раненых, нехватка вещей первой необходимости, растерянность ребят, в основном, твоих однополустровчан. Примыкаешь к группе чудом выживших в здравом уме в этом апокалипсиса. Носишь помощь беркутовцам, первая попытка пройти к ним оказывается опасной. Приходишь на баррикады, пытаясь пролезть, пригнувшись под колючей проволокой, и тут тебя останавливает небывалая помесь рыцаря, казака и террориста-смертника, по-видимому, обокравшего переносной театр. Увидел в пакете сигареты. Замираешь, в голове отчаянно ведут борьбу слова, выскочившие из разных языков, рядом побледневшая подруга, разделившая участь задержанной. В очередной раз прибегаешь к спасительному французскому. Не желая связываться с иностранками, нас отпускают. Обьезжая баррикады с другой стороны, в надежде прорваться к «Беркуту», попадаешь словно в иное измерение, состояние спокойствие, атмосфера смелости, последние вести из Крыма, спрятанные взоры:»Дескать, потерпите, мы пока не можем справиться, у нас тут охлократия — последний европейский тренд,» у кого палка, того и банан». Меньшинство начинает все с большей уверенностью управлять большинством, в промежутках подучивая украинский язык, дабы не быть в неразберихе растерзанным своими. Генерация пассивных наблюдателей закупают краску и впопыхах перекрашиваются в истинные украинцы, усиленно гекая и по ночам испуганно вскрикивая «Слава Украине!» Слушая новости от крымских ополченцев, состоящих из казаков, сознательных мужчин и большого числа смелых, неравнодушных женщин, воодушевляешься в надежде как можно скорее очутиться среди своих. В действительности же засыпаешь под взрывы, крики беснующихся студентов, разламывающих под общежитие здание районной милиции: »Мусора с уродом, милиция с народом» , не иначе горстка самоуверенных юношей заговорила от имени народа, дабы их слова стали более весомыми.

С балкона крик: «Слава Беркуту!»

Снизу пытаются дошвырнуть каким-то бутылки, стучат ногами, кто-то для большей торжественности принёс барабан, в темноте поотдаль одиночная фигура задумчиво играет на трубе гимн Украины, в ответ на одинокий возглас «Слава Беркуту» непромедлительное «Смерть ворогам!». Картину венчает орущий во всю мощь, переходящий на хрип, динамик с революционными песнями, установленный на первом этаже общежития. Возникает ассоциация с сельскими похоронами дешевыми, безвкусными, непритязательными, с пьяным оркестром в разброд. Страшно. Украину хоронят. Звонят колокола захваченной Киево-Печерской Лавры. Отмучилась? Нет, мне назначено присутствовать при агонии. Врачи, разведя руками, не применили при первой возможности покинуть умирающую, как трусливый капитан прыгает в шлюпку с тонущего корабля. На крики, наскоро поворачивая ключ в двери, выходишь на балкон. Там прославляет Беркут подруга, позади неё очерчивается фигура наиболее свидомого однокурсника, он резко разварачивается и покидает площадку.

Сдавленно:»Он хотел меня скинуть»

И ты в это веришь.

16 марта, вечер, телефон разрывается от звонком, фоном крики «Россия! Ура!», ты с родителями, друзьями, близкими людьми очутился в разных государствах, там свет, добро, забытый покой, тут затаившийся, стерегующий тебя у кровати страх, плач, истерики людей, у которых сдали нервы, потому избегаешь транспорта, тут, кажется, эпидемия, убивающая здраво мыслей, утром на улицы выбегаешь, рывком, чтобы не было соблазна закрыться ото всех в комнате.

Тут звонки подруг и вездесущие, догоняющие слёзы, то человека на улице пристрелили, то в университет ночевать, потому что перекрыли движение транспорта. Там остров своих, остров счастья быть собой, принадлежать себе, ты разорван с самим миром, теперь ещё и границей, надёжно оберегающей столь желанный тобою остров полуостров. 16 Марта — день рождение тебя, как гражданина, теперь уже патриота с правом любить свою Родину и атрибутами, подтверждающими твою принадлежность к великому народу. Но туда предстоит доехать, а пока ты обрастаешь болезненными страхами, к примеру, возникает клаустрофобия,потому что, когда ты пытался доехать до учёбы в метро, обьявили, что на станции заложена бомба, и ты идёшь самым длинным киевским переходом, который неумолимо сужается, давит на тебя, за бегущей массой не видно выхода, витает запах страха, а люди кричат и бегут-бегут, как в замедленной сьемке, а ты идёшь вдоль стены, отвлеченно, а потом также одиноко , поддаваясь воле толпы, по остановившемуся эскалатору, вспоминая ненужные, считанные когда-то в книге сведения о том, что его глубина почти полкилометра. Ты привык быть ходячей аптекой, в сумочке нашатырь, бинты, перекись, и главное, ты отмечено, что пользуешься ими уже более уверенно. В кармана нащупываешь верный студенческий билет, подтверждающий твою принадлежность к титульной нации, сравнительная запись о том, что являешься студенткой факультета украинской филологии спасала не раз, заменяя опасный паспорт с крымской регистрацией.

Но ты застыл, в трубке подбадривающие слова друзей из Крыма, и тут , засыпая под их голоса, пытаясь справиться с дрожью, ты решаешься на рывок. Первым делом, пишешь заявление в университете, и неожиданно обнаруживаешь, что тебя любят, тут же на студенческую карточку приходит большая для студента сумма, тебе, будто ты важная особа, начинают назойливо звонить, личности, о которых можно мечтать, предлагают уехать в Польшу, Чехию, Францию, на выбор, лишь подпишитесь ты документы, подтверждающие статус беженца из Крыма. Обещают посадить в самолёт, больше ничего не обещают, в Польше много возможностей, можно пройти путь от посудомойщицы до проститутки, главное, свобода выбора. Затем следует серия звонков от личностей, с которыми предпочел бы не сталкиваться никогда. Звонки совсем иного характера, от которых поневоле начинаешь сомневаться в собственной нормальности, в нормальности людей тебя окружающих, такое внимание к себе непривычно, из тьмы Майдана выростаю фигуры все более сказочные.

Последней каплей оказывается человек, взявший на себя функции сентиментального Воланда, обещающий все. И под этим словом необходимо понимать действительно все, без каких либо ограничений:семья, пожалуйста, деньги, распознать, пожизнанная работая в альма-матер, что ж так мало просите, давайте ещё. Выходит, на Майдане зад действуют пациентов психиатрических клиник. Или это областная самооборона, освобождая единомышленников перепутала здание суда с желтым домом? Напоследок, тебе обещают в случае отьезда безрадостное существование крымского дворника, не получившего высшего образования, в следствии неожиданного исчезновения документов, подтверждающих моё обучение за счёт государства. С проклятиями вдогонку, предвкушением скорого конца Крыма от обезвоживания, несколько раз меняя билеты на поезд из-за вечно дежурящих на вокзале на машинах «друзей», выезжаешь домой. Полпути не веришь в это, успокаиваишься лишь тогда, когда пограничник приветствует тебя в России, лишь на территории России, в последний час пути отключаешься, чтобы увидеть дружинников симферопольского жд вокзала.

Алиса Куликова

Ученица КФУ им. В. Вернадского г. Симферополь