У. Теккерей говорил: «Мать — это имя Бога на устах и в сердцах маленьких детей». Объясните мне, почему у кого-то вместо любящего человека, вместо лучшего друга стоит прочерк во всех документах? Объясните, почему ребенок должен с надеждой вглядываться в глаза любого человека?! Объясните, можно ли назвать женщину, которая оставила ребенка в роддоме гордым и божественным именем «мама»?

Сейчас у нас беспризорников больше, чем после Второй мировой. И, похоже, кроме государства, это никого не волнует. А ведь вырастает целое поколение брошенных детей… А ведь кто-то из них мог бы стать талантливым ученым и найти лекарство от рака и СПИДа, или, например, создать новую космическую ракету, а кто-то – написать удивительные стихи, картины, музыку.

Кажется, правительство делает многое, чтобы это прекратить: материнский капитал в 250 000 на второго ребенка, вот уже начавшая работать программа «Дети России»…

Все наши чиновники приезжают в «вылизанные» детдома, где у каждого ребенка есть игрушечка, одежка… А мне интересно, что увидят те же чиновники, приехав без предварительного уведомления? Если честно, то, я думаю, процентов 20 из всех «лучших» детдомов Москвы и Московской области будут выглядеть с совершенно противоположной стороны.

Несмотря на это, я преклоняюсь перед людьми, которые делают все, чтобы остальные 80 % оставались такими же, какими их видят все. Ведь детдом для детей, живущих в нем, должен быть ДОМОМ.

Вы читали повесть Рубена Давида Гонсалеса Гольеги «Черным по белому»? Он пишет о своей жизни в детдоме. Все это именно «черное», и лишь одной светлой ноткой в этих детских воспоминаниях — старая нянечка, которая их любила, ласкала, называла «мои детки»… Вот этот человеческий контакт, единственно правильный из всех, и был единственным ярким пятном всего его черного детства. Единственным теплым воспоминанием… 

В Люберцах 

Одна моя знакомая рассказывала мне, как она лежала в педиатрическом отделении больницы г. Люберцы. Там она познакомилась с медсестрой, и когда та пошла пеленать детей, моя знакомая пошла с ней. Едва зашла в довольно просторную комнату, как в нос ударил жуткий запах: смесь детских испражнений, нестиранных пеленок, лекарств, духота практически не проветриваемого помещения, спертый воздух… Она уже пожалела, что не осталась на посту в одиночестве, но делать было нечего – не бежать же, сломя голову, в коридор – ведь это все-таки дети. А медсестра занялась своим обычным делом – перепеленанием и кормлением малышей. Алина (имя изменено. – прим. авт.) вызвалась ей помочь, но наличие единственного пеленального столика усложнило ей задачу. Тогда она просто стала подходить к каждому из них и читать надписи на кроватках. Фамилии, инициалы и год рождения. «Как в тюрьме», — подумалось ей. Дети были в ужасном состоянии. Самая маленькая – месяца три от рождения – по весу и состоянию больше напоминала новорожденную. Она все время плакала. Когда Аля спросила у медсестры, почему она плачет, та ответила, что она хочет на ручки, что только на руках малышка успокаивается. Действительно, едва Алина взяла ребенка на руки, девочка тут же замолчала. Этот плач был слышен постоянно, даже днем. В тихий час, когда все детишки спали и её дочка в том числе, было просто невыносимо слушать этот плач.

Она вышла в коридор, подошла к двери отказников и попросила разрешения пройти туда и взять малышку на руки, но ей твердо сказали: «Не положено!» А разве положено лишать ребенка любви? Пусть даже просто ласки постороннего человека? Но она добилась своего – её пустили к отказникам. Когда Алина положила малышку обратно в кроватку, она снова заплакала.

Молодая женщина подошла к медсестре. Медсестра одного за другим вытаскивала детишек из их решетчатых тюрем, именуемых детскими кроватками, и высвобождала их – кого от пеленок, а кого от памперсов. Затем, не прикасаясь руками, кое-как споласкивала под струей воды и, наскоро вытерев теми же мокрыми и грязными пеленками, мазала деревянной лопаткой их кровавые от пролежней и воспаленные от постоянного контакта с испражнениями, попы какой-то бело-желтой мазью.

«Сказать, что мне стало плохо – это ничего не сказать. Слезы просто душили, — продолжала Алина. — Я спросила, почему у них такие попы? «Потому что памперсов не хватает!» — последовал ответ. Медсестра ответила, что детей положено пеленать три раза в день (и кормить, кстати, столько же), но так как она и её коллеги иногда не успевают, то делают это часто лишь два раза в день. Я ужаснулась, вспомнив, что в первые три месяца жизни меняла своему ребенку по восемь подгузников в день. «А почему такой жуткий запах?» — спросила я. «Вообще, положено их вывозить в кроватках в коридор и проветривать помещение на ночь, но попробуй их всех перепеленать и накормить – тяжело. За такие копейки!»

В ее следующее дежурство я настояла на том, чтобы проветрили помещение – мы с ней вместе вывезли детишек и открыли окна. А самым трогательным и, вместе с тем, жутким было зрелище кормления. Детишкам по очереди давали бутылочки, они их не могли держать и теряли, при этом отчаянно плакали.

Я бегала от кроватки к кроватке, пытаясь подсунуть им эти бутылочки снова. Почти у всех был забит нос, причем зеленые корочки в ноздрях были видны даже невооруженным взглядом. Детишки дышали ртом, поэтому пить непрерывно им было очень тяжело, но, едва они открывали ротик, чтобы вдохнуть воздуха, как тут же теряли бутылочку. Самую маленькую я кормила сама, а потом поправила ей постель. Но дырявые пеленки упорно не хотели ровно лежать на клеенчатом матрасе, поэтому, после нескольких движений девочка вновь оказалась на холодной клеенке. И так было почти на всех кроватках» — вспоминает она.

Все оставшееся время ей было суждено провести в педиатрическом отделении. Когда она мне рассказывала все эти ужасы, то я мысленно рисовала на двери черно-белую табличку с надписью «тюрьма». Она никогда не забудет глаза этих детишек. «Мне казалось тогда, что даже у «даунят» был вполне осмысленный взгляд, в котором явно читалось: «Тетенька, забери меня отсюда, мне здесь очень-очень плохо, я не совершил еще ничего плохого, чтобы в таких вот мученьях начинать свою маленькую, никому, выходит, не нужную жизнь!»

А кровавые попы до сих пор стоят у меня в глазах, как будто я только вчера увидела все это». 

В городе Чайковского 

После рассказа мне стало страшно: а вдруг и в нашей больнице так же обходятся с малышами? Вдруг и у нас в Клину, в таком зеленом, солнечном и ласковом городе существует такие безразличие и жестокость? И я решила взять интервью у главного врача Клинской районной детской больницы Ольги Павловны Стебловской .

— Ольга Павловна, сколько сейчас малышей лежит в вашем отделении? 

— Сегодня у нас 16, как мы их называем, социальных детей, до недавнего времени было 15, еще одна мама отказалась в роддоме.

— А какой механизм попадания таких детей к вам? 

— Механизм простой. В основном, эти дети поступают к нам из роддома от матерей, которые убегают, не оставляя о себе никаких данных, либо пишут отказные в период нахождения в родильном доме. У нас еще есть такая система работы взаимодействия с органами опеки и попечительства и отделом внутренних дел, когда нам доставляют детей из асоциальных семей, в которых родители пьющие, неработающие, детьми не занимаются, дети голодные, беспризорные, бегают по улице. В основном, это дети младшего возраста — от 2 до 3 лет. Они помещаются в больницу. Дети более старшего возраста из таких семей отправляются в детский приют «Гнездышко»

— А в прошлом году много было «отказников»? 

— К сожалению, за прошлый год у нас прошло 54 отказных ребенка — это достаточно высокая цифра для Клинского района. Мы к таким цифрам не привыкли. Я думаю, здесь две причины: отсутствие мест в домах ребенка, дети вынуждены у нас были находиться больше положенного срока, потому что нам не давали путевки, и по прошлому году прослеживалась тенденция к увеличению числа отказных детей.

— А какие причины увеличения числа отказников? 

— Определенную долю в увеличение количества отказников вносят так называемые гасторбайтеры, люди, которые работают на рынках, не имеют регистрации, привозят своих жен, подчас, живут в неудовлетворительных условиях. Так случается, что эти женщины рожают, отказываются, зачастую, просто сбегают из роддома. Несколько детей рождены бомжами в электричках, транзитом — эти случаи участились. Плюс те наши асоциальные женщины, которые рожают «партиями».

— А если у нормальных родителей рождается больной ребенок, случаи его оставления были? 

— Во всяком случае, за последние годы у нас не было случаев, чтобы родители отказывались от своих детей по причине их врожденных заболеваний. К счастью, такого не было, видимо, потому что растет духовный уровень населения, и уж если по воле судьбы такой ребенок появился в семье, то такой ребенок в ней остается. В основном это все-таки асоциальные семьи и женщины, которые, вынашивая плод, уже заранее знают, что этот ребенок им не нужен.

— А дети у таких матерей рождаются с отклонениями в здоровье? 

— В первые месяцы жизни 95 % таких детей имеют отклонения в состоянии здоровья, к 3-4 месяцам их становится меньше. Мы проводили анализ: 25 % отказных детей имели грубую патологию со стороны сердечно-сосудистой системы — это врожденные пороки сердца; со стороны нервной системы, пороки, которые трудно совместимы с жизнью, эти дети требуют постоянного лечения, постоянного наблюдения. В больнице они находились еще и потому, что им требовалось проведение медицинских мероприятий. 5 детей в прошлом году у нас прошло с болезнью Дауна (обычно 1-2 ребенка), от которых отказывались асоциальные мамы.

— А другие заболевания были? 

— За прошлый год у нас прошло несколько детей с носителем ВИЧ-инфекции и возрастает количество детей — носителей Гепатита С и В. Мамы, страдающие этими заболеваниями, знают об этом. Эти дети им не нужны, потому что стоимость лечения колоссальная.

— Надолго дети у вас остаются? 

— Есть дети, которые у нас уже находятся больше положенного срока. Вообще, по законодательству, здоровых детей мы должны держать до трех месяцев. Но

ситуация сегодня с местами в Домах ребенка остается достаточно сложной, потому что в свое время они были сокращены, закрыты. Сейчас те детские дома, которые находятся на территории Московской области, активно ремонтируются, реконструируются — ждем путевок.

— Кто-нибудь помогает больнице, кроме государства? 

— Да. В прошлом году нам очень помогла такая общественная организация как «Волонтеры в помощь детям-сиротам больниц».

Несколько московских матерей, имея своих маленьких детей, которые волею случая попали в детские больницы области, посмотрели, какая сложная ситуация с отказными детьми, вышли на губернатора, провели круглый стол и стали выделяться деньги.

— Сколько денег тратит государство на малышей? 

— На «отказника» выделяется 85 рублей в день — это достаточно хорошая сумма. На каждого ребенка стоимость койка — дня 592 рубля (медикаменты, мягкий инвентарь и т.д.)

Благодаря Постановлению Б.В. Громова в конце года мы получили материальные средства на мягкий инвентарь — пеленки, распашонки и одеяла для этих детей. Были отпущены средства и на питание.

— А какое питание получают дети? 

— Современные кашки, творожки, молочко — все, что положено ребенку.

— Чего не хватает в больнице? 

— В начале прошлого года у нас были проблемы с одеждой, но благодаря волонтерской организации, которая очень рьяно взялась за решение этих житейских проблем, их стало меньше.

Она нам помогла отремонтировать игровую комнату, обеспечила игрушками, ходунками, качелями, мебелью — теми вещами, которые мы, в силу того, что мы — медицинское учреждение, приобрести не можем.

— А волонтеры с детьми занимаются или только помогают материально? 

— Конечно, они помогают не только материально, и самое главное, они нам нашли двух женщин, которые занимаются воспитательной работой — гуляют, обучают, приходят по графику. И оплачивает их труд волонтерская организация.

— А медработники не занимаются этим? 

— У медицинского персонала много своей работы по своей специальности. Учитывая, что большинство детей больные, они ограничены в общении. И когда приходит этот человек, будь то волонтер или потенциальный родитель, просто берет на руки, подходит к окну, показывает птичек, собачек, машинки — это уже совсем другой результат. За это мы им безмерно благодарны.

— Что еще вносят волонтеры в жизнь детей? 

— Плюс то, что они стараются поднять общественное мнение, сказать, что такая проблема существует. Это только первые шаги, но они уже дали свой результат. И то, что сейчас Правительство Московской области и Российской Федерации пошло дальше по организации приемных, патронатных семей — это будущее.

— Вот то, что дети на долго остаются в больницах, это хорошо? 

— Дети не должны находиться в больнице. Больница — это агрессивная среда. В больнице находятся больные дети. Очень хороший опыт работы в Самарской области, там закрыли все детские дома, детей, даже с грубой патологией, всех разобрали по семьям. И это очень хороший опыт.

— Увеличение числа нянечек будет? 

— Да, к счастью, в этом году пришел новый приказ. Если раньше на одну постовую сестру было положено 20 детей, то сейчас — 6. Пока что это рекомендательное письмо, но в нем нам разрешили принимать на работу воспитателей! Скоро будем расширять медицинский штат.

— По TV показывали, что детям заклеивали рты в какой-то больнице… 

— Я, как организатор, может быть, могу себе представить, что существуют моменты, когда требуются какие-то воспитательные меры, но это безусловно не заклеивание ртов. Наши дети находятся в хороших условиях. У нас такие дети занимают пять палат, мы их разделили по возрастам. Дети старше пяти лет находятся в отделении старшего возраста.

— Что лучше — усыновление или приемные и патронатные семьи? 

— Патронатные семьи, я считаю, — это будущее. Количество отказных детей небольшое, но наше общество еще не готово. Здесь нужно всем организациям, которые работают в этой системе, поднимать престиж такой формы семейного устройства. Сейчас Правительство сделало первый шаг по материальной стимуляции, то есть они будут получать приличные деньги за воспитание таких детей.

— Сложно иметь в семье приемного больного ребенка? 

— Так сложилось в нашей стране, что сложно иметь в семье даже родного больного ребенка. А так как этими детьми с медицинской точки зрения придется заниматься больше, то таким семьям должна быть «зеленая улица».

— А волонтерам государство оплачивает работу? 

— Это добровольное пожертвование.

— Существует структура частных спонсоров? 

— К сожалению, официально в городе нет такой структуры. Во всяком случае, к нам они никогда не обращались. Но есть предприятия, которые оказывают нам спонсорскую помощь. Конечно, это очень приятно.

— А как вы в первое время относились к волонтерам? 

— Мы первое время себя очень настороженно с ними вели. Довольны, что они нам помогают.

— Что бы вы еще сделали для детей? 

— Очень хорошее начинание центрального канала, когда показывают по ТВ детишек, которые ждут своих усыновителей.

— Оформление документов происходит быстро? 

— У нас иногда так получается, что мы не можем в срок оформить документы — мы маму разыскиваем по всей России.

— Ваше личное мнение: семья или детдом? 

— Я считаю, что дети должны находиться в семьях. Даже больной ребенок в семье будет здоровее. Даже если эти наши стены раскрашены и много игрушек, то ребенку нужно, чтобы была хотя бы мама, а лучше мама и папа.

— Какое было самое большое время содержания ребенка в больнице? 

— Самый большой период у нас жил ребенок в позапрошлом году — 2 года. Ребенок поступил из асоциальной семьи, мама в бегах, потом она погибла. Там были изменения психические плюс ребенок-инвалид. Он занимал у нас отдельную палату, все там побил, порушил. Мы его еле пристроили. С ним управляться было очень сложно. Он был опасен для других детей.

— А сколько времени занимает устройство ребёнка в детский дом? 

— Это быстро никогда не решается и всегда очень сложно.

Этот человек привел меня в восхищение – с виду строгая женщина, это читалось во всем: строгий стиль одежды, строгая укладка, строгий макияж, но когда она стала показывать палаты, рассказывать о детях, все это пропало, а глаза загорелись непреодолимым желанием помочь «своим деткам»: здесь одеяльце поправить, там подтянуть пеленочку. Все это вызывает улыбку и умиление. 

Пусть всегда будет мама! 

В Клину начальником отдела опеки и попечительства — Ирина Васильевна Людвик . Передо мной из ее кабинета выходила женщина, и я сразу поняла, что она принесла документы на усыновление ребенка – глаза её блестели от волнения.

— Да, вы угадали. Она возьмет девочку, как приемная мать. Истинная мать этой девочки – в розыске, мы её уже полгода ищем и требуем подписать отказ. Малышка будет носить свою фамилию, то есть не приемной матери. Но она уже интересуется, когда можно будет официально признать её своей не приемной, а усыновленной дочерью.

— Ирина Васильевна, как дети усыновляются? 

— Дается направление человеку, очень деликатно. Если ребенок маленький, то он, естественно, не понимает того, что это его потенциальные родители, а если ребенок побольше, то он, конечно, догадался, зачем чужие дяди и тети приехали. Но все равно, должен какой-то контакт произойти между родителями и ребенком, им ведь всю жизнь вместе жить. Вот зашла мама и сказала: «Все, это моя девочка!». И она ходит, навещает её, приносит все в больницу. А потом они собирают необходимые документы и забирают ребенка.

Если малыш повзрослее, то ему необходимо уже что-то объяснить, а после 10 лет требуется согласие ребенка.

Когда родители собирают необходимые документы, пишется заключение от министерства и все передается в суд. Усыновление происходит в судебном порядке, где присутствуют только родители, судья, представители управления образования и прокуратуры. Частные лица не допускаются. Соблюдается конфиденциальность усыновления, и родители приносят документы только определенному лицу.

— Какие проблемы в Клинском районе? 

— Люди не информированы. Если они хотят усыновить ребенка, то они не знают, куда идти и с чем идти, поэтому мы налаживаем связи с одной из наших Клинских газет и местным телевидением. Даются фотографии и показывают детей в передаче «Пока все дома». И, несомненно, это дает результат.

В Москве есть региональный банк, куда свозятся фотографии с личным делом каждого отказника из других регионов. Фотографии, описания характера и глаз не всегда могут показать личность ребенка, другое дело, когда вы видите по телевизору, как с ним играют и разговаривают.

— Были ли иностранные усыновители? 

— Да, в прошлом году у нас было два усыновителя из-за границы.

— Хорошо это или плохо? 

— Может, даже и хорошо. Эти люди более ответственны: постоянно присылают фотографии, рассказы о детях. И, наверное, самое главное, их не пугают болезни у малышей, я думаю, это связано с тем, что медицина процветает и дешевле для них. Если наши родители хотят взять ребенка, но не могут из-за материальных трудностей его вылечить, то иностранных усыновителей это не пугает.

— Много здоровых детей-«отказников»? 

— Мало, очень мало. Но правительство идет вперед, теперь например, при усыновлении ребенка выдается единовременное пособие 20 000 рублей. Теперь большая часть родителей не смотрит на состояние здоровья, они смогут вылечить малыша. И то, что он в семье – это уже лечение. Будь в больницах самые дорогие препараты, они вряд ли смогли бы вылечить его. Самое оптимальное место лечения – семья: родные и близкие. Даже иногда статистика показывает, что вот болеет ребенок, но, попадая в семью, выздоравливает.

— Наиболее частые причины отказа от ребенка? 

— Все пишут, если официально отказываются, о недостаточном материальном обеспечении. Такое пишут одинокие мамы, асоциальные мамы и даже замужние женщины, у которых 2, 3 или 4 ребенок. Реже указывают, когда ребенок больной, то есть родители не могут взять на свою ответственность тяжело больного ребенка.

— Вы сами привязываетесь к детям? 

— Когда я только начала работать и ходила в больницу, мне было очень тяжело. И всем, кто там работает, хочется, и помочь, и забрать. А когда забирают малышей, весь медперсонал рыдает то ли от счастья, то ли от будущей разлуки. А дети знаете, как на белые халаты реагируют – только с позитивом. Вот я зашла в халате, а они лиц же не запоминают, а белый халат девочка увидела — загугукала и вся в улыбке расплылась. Родители, когда приходят за одним ребенком, им тоже тяжело: хочется и того еще взять, и того. Вот пришла у нас мамочка за одной девочкой и тут же спросила: «А как мне еще вот этого мальчика взять»…

— Инстинкт матери? 

— Нет, это простое желание помочь. А у матерей, которые бросили, ведь тоже инстинкт должен быть. Она же его 9 месяцев вынашивала — у неё же должен быть инстинкт, это еще тяжелей оставить его. А они чуть ли не через форточки сбегают и ничего не оставляют. Одна даже в розыске. Она ребенка отцу привезла и уехала. И у отца её (все-таки дед) тоже должен быть инстинкт. Это его внук, но он принес малыша обратно в больницу. Я не могу сказать, что ими руководит, я не могу их судить. И даже женщин, у которых есть квартира, муж, зарплата. Что ими движет? Я не знаю. Вот, например, у ребенка синдром Дауна. От малыша отказались, но у моих знакомых родился такой ребенок, и они от него не отреклись — вырастили 24-летнюю образованную девушку. Сейчас в наших силах: как можно быстрей установить малышу статус ребенка, чтобы определить его в семью.

У нас полгода лежит мальчик, и эти полгода мать спокойно живет, ведет аморальный образ жизни – он ей не нужен. Так надо просто лишить её родительских прав и дать ребенку шанс быть взятым в семью. Но на данный момент у него нет этой возможности, потому что есть мать, которая отказ не написала. Таких малышей очень много. И из-за таких, извините, матушек-кукушек, дети лежат в больнице годами, потому что они даже документы не оформили, а ребенок без документов «никуда». Вот я и чувствую себя полезной, оформляю документы, хотя это вне моих обязанностей.

— Мы знаем, что вы работали перед этим преподавателем… 

— Да, я работала в школе при Петровском Детском доме, и, если честно, я даже не подозревала о таких проблемах. Ведь у меня детей из асоциальных семей не было, они были все нормальными.

Когда я только начала работать здесь, всё это приводило меня в ужас. И знаете, у меня есть тайное желание: посмотреть человеку в глаза, посмотреть на эту женщину, которая оставила ребенка.

— А дети, которые потеряли родителей в течение жизни? 

— Они тоже попадают в детдом, если родственники не захотели взять их под опеку

— Минусы у детдомов есть? 

— Дети из них выходят не подготовленными к жизни. Они выросли на всем готовом. Им стирали, готовили и в 18 лет они не знают, как почистить селедку, потому что она всегда у них была уже готовая. И очень хорошо, что в Петровском детдоме дети готовят сами, на рынок за продуктами ходят сами, стирают сами – нет, не потому что нянек или денег на поваров нет, просто детей готовят к взрослой жизни. И еще один минус: иногда выросшие детдомовцы выходят замуж друг за друга, остаются работать – они боятся общества и боятся разрушить вот это детдомовское братство. Они не знают жизни. Это тоже очень страшно.

В Спас-Заулковском интернате комнатки рассчитаны на 2-3 человека, а не на 20 человек. Но все равно детям хочется иметь свое место, свою игрушку и свою комнату, любящих маму и папу. И для нас сейчас главная цель – не допустить детей в приюты и детдома, гораздо лучше, когда их заберут еще в больницах. Эти дети не должны быть «казенными», государственными. У них совсем другое мировоззрение. Приезжаешь туда, и они тебе все покажут, все расскажут «А вот мы…А вот нас…». Они гордятся своим детским домом. Но они хотят домой. Ко мне подошла девочка, она знает, что мать лишили родительских прав: «Я хочу домой. Я хочу зайти на собственную кухню», — а что она увидит на этой кухне? Полуживую мать с похмелья? Это несправедливо. Уезжаешь просто со слезами на глазах.

— Ваше самое большое желание? 

— Наверное, как говорят, «мир во всем мире» и чтобы у каждого малыша были свои мама и папа, — улыбается Ирина Васильевна. 

Анастасия БЛОХИНА, 
участница Всероссийского конкурса 
«Юные журналисты России» 
г. Клин Московской области