Есть в Рузском районе маленький посёлок Картино. Он притулился около Тучкова и сейчас уже слился с большим соседом.

Кругом – лес. Путь к посёлку лежит через погост, а затем взгляд упирается в пепелище. Некогда здесь был музей-библиотека имени Владимира Гиляровского – легендарного журналиста прошлого века. Но в 2002 году дом сгорел. Причин много: строение деревянное, гнилое, крыша протекала, проводка плохая, печка неправильно положена.…

— Только затрещало на улице рано утром, — вспоминают местные жители, — вышли на шум – пожар. Машина опоздала – за 2 часа всё сгорело.

А ведь как нравились Гиляровскому эти края – высокие сосны, воздух, пропитанный смолой. «Люблю писать в Картино – там у меня вдохновение, а вот в Москве деревяшки выходят, — говорил он, и посвящал местечку стихотворения:

Горят болота, пахнет дымом, 
Но всё ж мне дорог край родной 
И не прельстить меня ни Крымом, 
Ни заграничной суетой. 
Всего дороже мне одно родное сердцу Картино».

Здесь вышли из-под пера «Мои скитания», «Друзья и встречи», «Москва и москвичи»…

Но полюбился Рузский район репортёру гораздо раньше, когда он ещё не думал переносить на бумагу свои воспоминания и наблюдения.

В 1894 году Гиляровский купил у Вакулы Лаврова – издателя журнала «Русская мысль» — половину его земли, Малеевки и построил дом.

В 1918 году строение сгорело (поговаривали, крестьяне подожгли), и Владимир Алексеевич был вынужден снимать дачу в разных местах Подмосковья. Больше всего ему приглянулось Картино, где он вплоть до 1923 года жил у местного священника.

Гиляровский – один из немногих, кто перенёс смену царской власти на партийную и избежал репрессий: в 1923 году советское правительство подарило ему надел 2,7 га в Картино, где до самой смерти журналист жил с ранней весны до поздней осени.

Все двадцать с лишним лет он активно участвовал в жизни Рузы, заведовал спортивным обществом по бегам на лошадях.

Истинный москвич, не коренной, но имеющий полное право сказать «моя Москва», казак на картине Репина, пишущий письмо турецкому султану, бесстрашный репортёр, обладающий недюжинной силой, знаток Хитровки, единственный, кому было дозволено приходить туда без страха за свою жизнь, вместе с тем был необыкновенно добрым и открытым человеком.

У него гостили Мамин-Сибиряк, Саврасов, Меркулов (скульптор, впоследствии сделавший памятник писателю), Маяковский (пожелавший «светить, и никаких гвоздей»)…

«Теперь-то я отлично знаю, что ничего отрадней нет, чем заглянуть на яркий свет в квартиру дядюшки Гиляя», — написал когда-то поэт Круглов, и был совершенно прав: редко кто отказывался провести вечер у Владимира Алексеевича и попробовать такие вкусные ватрушки, которые пекла его супруга. Ко всему прочему у неё были такие ярко выраженные актёрские способности, что А.П.Чехов говорил: «Тебе бы, Мария Ивановна, во МХАТ идти, а не ватрушки печь»!

В 1935 году Гиляровский умер, оставив будущим журналистам наказ – быть честными в своих статьях: «Пока я не приеду в этот дом, не увижу этого человека, не потрогаю его, не удостоверюсь, что он мёртв, я никогда не напишу, что он покойник».

Дом в Картино в начале войны сожгли фашисты. Спустя пять лет его восстановили, и в 1967 году через дорогу построили музей – маленький уютный домик, в котором всё было пропитано умиротворением, спокойствием, и каждая вещь, казалось, хранила в себе частичку хозяина.

Туда станут приезжать туристы, стоять в очереди, ждать, чтобы прикоснуться к наследию известного журналиста. Но музею будет отведено всего 35 лет, и он исчезнет в огне вместе со старым плетёным креслом, картинами, книгами и столом, за которым когда-то сидел писатель.

…И сегодня также «горят болота, пахнет дымом», а пожарище зарастает. Его окружили сосны-великаны, такие могучие, каким некогда был сам Гиляровский. Они стоят величаво, и приходится запрокидывать голову, чтобы увидеть их важно покачивающиеся верхушки. В толпу исполинов, казалось, случайно затесалась тоненькая белая берёзка, переломленная пополам сильным ветром.

Почему-то слегка сжимается сердце, когда видишь её: она грустно стоит около уцелевшего фундамента, освещённая мягким утренним солнцем, и будто извиняется, что была не в силах перенести потерю. 

Мария ФИЛИМОНОВА