Х Всероссийский конкурс имени Владимира Мезенцева «Юные журналисты России».

Номинация — «Наука».

Участник — Екатерина Виноградова.

Анастасия Приходько: «Наука должна быть веселой и интересной!»

Аспирант факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ о лекарстве от старости, геноциде подопытных крыс и о бардаке в российской науке

Ученого обычно представляют как мужчину в белом халате, с взъерошенными волосами (желательно седыми) и обязательно в очках. Анастасия Приходько соответствует только последнему стереотипу: невольно удивляешься, поняв, что хрупкая девушка с короткой стрижкой и плюшевым брелоком на ключах — инноватор. Ей самой это название не нравится: «Слишком пафосно». Анастасия — участник огромного инновационного проекта, цель которого — победить старость. Получится это или нет — зависит от сотни таких, как она.

Мы быстро идем по узкому коридору с облезлыми стенами. Освещение плохое, справа и слева мелькают двери лабораторий и закрытых сейфов. Синий свитер, синие брюки Анастасии и спешка, с которой она несется вперед, делают ее похожей на нейрон, передающий импульс в мозг. Я успеваю заметить надпись «Убрать на хрен» на одном из отсеков, но не успеваю спросить, правильно ли поняла ее смысл: «нейрон» резко останавливается. Мы достигли «мозга» — лаборатории, в которой работает Анастасия. Загадочно улыбаясь, девушка открывает дверь.

— Как и во многих «лабах», у нас все скромно, хотя оборудование достаточно новое и хорошее.

Комната, по размерам сопоставимая со школьной лаборантской, вмещает в себя рабочий стол с микроскопом, шкаф, забитый пробирками, скляночками и кейсами, холодильник и какой-то большой непонятный агрегат с прямоугольным окошком. Повсюду валяются картонные коробки и мятый целлофан.

— На этом матрасике живут клетки, с которыми я работаю, — Анастасия достает прозрачную емкость, по форме напоминающую флакон одеколона. Внутри — тонкий слой желтоватой жидкости. Это клетки.

— Все клетки живут на субстрате, к которому они прикрепляются. Когда клетки занимают весь субстрат, мы рассаживаем их по плашечкам, где, собственно, проводим эксперименты.

Плашечка — плоская емкость с круглыми отделениями для клеток. А холодильник, оказывается, вовсе не холодильник, а воздушный термостат. В нем поддерживаются комфортные условия для капризных клеток, которые быстро умирают на открытом воздухе.

Анастасия подходит к «непонятному агрегату», который начинает издавать гул и пищать как микроволновка. В стеклянном окошечке загорается свет. Внутри — полноценная рабочая поверхность.

— Моя главная задача — вызвать воспаление у клеток, чтобы потом посмотреть, как его можно нивелировать. Сейчас я включу ламинар… Через большой фильтр наверху идет воздух и полностью стерилизует поверхность — с клетками мы работаем только тут, чтобы они не зарастали бактериями. Иначе все пойдет прахом: грязные клетки нельзя использовать, — Анастасия поднимает стекло ламинара, надевает удлиненные медицинские перчатки и обильно поливает руки прозрачной жидкостью.

— Прежде чем начать работать, мы всегда обтираемся спиртом. Мы его, конечно, не пьем, не нюхаем — он технический, — Анастасия звонко смеется и, схватив пипетку, похожую на миниатюрный отбойный молоток, начинает орудовать ей с невероятной скоростью. — Чем больше ты умеешь делать руками — не только головой, но и руками, тем более ценный ты специалист. Современная наука перешла на тот уровень, когда без технической сноровки для мелкой работы не обойтись. Нужно все делать быстро и ничего не портить. Сейчас я добавляю к клеткам, ну, с раститровкой по времени, индуктор воспаления липополисахарид. Потом я посмотрю, когда он вызовет воспаление: через два часа, через четыре. Недавно мы обнаружили, что SkQуменьшает воспаление у клеток, если налить его за 24 часа до липополисахарида.

— SkQ— это знаменитые «ионы Скулачева»?

— Да. И эти ионы тащат в митохондрию антиоксиданты. Митохондрия — главная органелла клетки, она ответственна за генерацию энергии. Кроме того, в ней образуются свободные радикалы — активные формы кислорода. Если количество свободных радикалов выходит за пределы нормы, они окисляют все подряд, в том числе ДНК. Начинается цепная реакция: митохондриям становится плохо жить — плохо клеткам, плохо клеткам — плохо тканям, ну а тканям плохо — плохо человеку. А ионы Скулачева нейтрализуют активные формы кислорода, и все счастливы!

— Говорят, что на основе ионов Скулачева будет изобретено лекарство от старения…

— В будущем. Через 20–30 лет мы дадим окончательный ответ. Но чисто формально мы не сможем заявить, что у нас есть лекарство от старения, пока старение не считается болезнью. Нам придется лечить все по отдельности: сначала синдром сухого глаза и катаракту, потом — артрит и так далее. Когда в списке проекта будет много запатентованных лекарств от различных болезней, ассоциированных со старостью, мы скажем, что панацея найдена. Главная цель проекта — чтобы человек, начав пить SkQв пятьдесят лет, сохранял хорошее самочувствие и в семьдесят, ощущая себя на пятьдесят.

— Так, вроде все, — Анастасия несколько раз набирает пароль, чтобы выключить ламинар. — Красота, милота!

Мы заходим в длинное помещение с офисными столами по периметру. Компьютеры, папки с документами — на лабораторию уже не похоже.

— Вот это просто супер-прибор! Любовь моя до гроба! — Анастасия подводит меня к серому аппарату, чем-то напоминающему кофемашину.

— Проточный цитофлуориметр! — голосом фокусника объявляет девушка. — Он совершенно офигительный, он умеет мерить клетки и каждую клетку смотрит! — Анастасия активно жестикулирует, заполняя собой все пространство. — У него внутри есть тоненький-тоненький канал, через которые проходят клетки. И каждую клетку он может посмотреть: оценить ее размер, структуру, проверить на наличие антител. Просто милаш, лапочка, я его очень люблю! Золото, а не прибор.

— Откуда берутся клетки, с которыми вы работаете?

— Мы используем только раковые клетки, их культуры ведутся давным-давно — это абсолютно коммерческий продукт, мы их просто покупаем. Раковые клетки живут бесконечно долго. Есть знаменитые клетки HeLa, которые взяли в 1951 году у женщины, болеющей раком шейки матки. Она, понятное дело, умерла, а клетки до сих пор служат на благо науки. Веселый способ себя увековечить!

— Планируете ли проводить испытания на живых организмах?

— Вообще да, но заниматься этим буду, скорее всего, не я. Давным-давно я работала с крысами, но мне ужасно не понравилось, потому что нужно собственноручно убивать всех животных независимо от опыта, который проводится. Так делают, чтобы изучать все в комплексе: вдруг мы вкололи SkQ, вылечили, например, печень, а в легких — полный ахтунг?.. Однажды мы выделяли из крыс митохондрии. Это было очень смешно, потому что… Нет, вообще-то это было ни разу не смешно, а очень грустно. Митохондрии выделяют из печени — там их больше всего. А печень должна быть хорошая — это значит, что крыс нельзя травить никакими ядами. Приходилось брать живую крысу и отрезать ей голову ножницами. Ну, вы представляете, какой это кошмар.

— Наука входит в ваши дальнейшие планы?

— Сложный вопрос. Наука — это безумно интересно. Здорово, когда ты просыпаешься утром и тебе хочется прийти в лабораторию и много всего сделать. Потом ты уходишь в 9 вечера и думаешь: «Так, что-то я рано ухожу, завтра приду пораньше, успею побольше». Наука — мое призвание, зависимость, как наркотик. Один раз ты поставил эксперимент своими руками, получил результат, понял, что этот результат значимый — все. Ты потерян для общества и теперь будешь проводить опыты и получать эти результаты бесконечно. Я бы хотела остаться в науке, но огромный, очень значительный минус — финансирование. Стипендия аспиранта — 6 тысяч, на эти деньги в Москве жить нельзя. Проект Скулачева мне тоже платит зарплату, но это небольшая сумма, порядка стипендии. Приходится подрабатывать, а подработка отнимает время от самой науки, что плохо сказывается на экспериментах. Поэтому я на распутье.

— А я думала, что в науку, нанотехнологии государство инвестирует огромные деньги. Получается, ученые этого не чувствуют?

— Абсолютно не чувствуем. Есть Сколково, в которое вкладывают уже много лет. Но там полный бардак, как и во всей стране, собственно: ничего еще не построено! Мой однокурсник официально учится в магистратуре Сколково, но работать ему негде, потому что нет лаборатории. Да что лаборатории — здания нет. Они ходят на какие-то странные лекции, просто потому что им нечем себя занять, и разрабатывают практикумы для школ. Полный бред. Что дальше — непонятно, зато стипендия приличная — 50 тысяч в месяц.

— Как вы относитесь к научной журналистике и популяризации науки в целом?

— «Кот Шредингера» совершенно шикарный журнал. Я видела первый номер и безумно хочу второй — настолько все там хорошо и классно. Барьер между наукой и обществом однозначно нужно преодолевать. Кто-то сказал, что наука должна быть простой, веселой и интересной, такими же должны быть и ученые. Я согласна с этим на сто процентов. Михаил Гельфанд, например, известный российский ученый, очень умный и простой в общении. У него крутой блог в ЖЖ, к тому же он публикуется в Nature, а для любого деятеля науки это цель жизни: большинство нобелевских лауреатов свои нобелевские статьи публиковали именно там. Александр Марков, биолог, популяризирует в том же ЖЖ эволюционную теорию. Некоторые люди до сих пор верят, что всех нас сотворили инопланетяне, поэтому «просвещение» такого очень полезно. Просто необходимо.

Екатерина Виноградова

11 класс, Москва

Автор фотографий — Надя Андреенко.