или путешествие с сыном в поисках нового смысла  жизни и России

Приближаясь к 70, я все более и более стал терзаться и задумываться о смысле прожитого. А мой 34-летний сын, купив квартиру с видом на Воронцовский парк, и поменяв Хендай на огромной Ниссан-Мурано с 246 лошадями под капотом, неожиданно потерял смысл жизни и, бросив высоко оплачиваемую айтишную работу,  принялся активно шататься по миру (острова Хайнань и  Крит, Черногория, Австрия), ища самого себя и тот самый смысл. А вернее, распрощавшись со старыми смыслами, устремился в погоню за новыми. Но удастся ли ему их найти?

Мы  в июле с женой пересеклись с ним в Австрии. В элекричке, когда мы ехали  из Праги в Вену,  раздался телефонный звонок. Сын, оказывается, уже снял номер в Вене в отеле рядом с нашим.

И на следующее утро Михил  сводил нас в музей Моцарта. 

А потом на киношоу 5D об истории Вены. На первом этапе представления, пристегнутые к креслам, мы очутились в средневековом чумном городе, а по нашим ногам, «задевая» нас хвостами «бегали» крысы. В конце представления, когда нас завели в бункер,  пол стал дрожать «от взрывов снарядов».  Потом внезапно наступила тишина. В иллюминаторе показалось молодое скуластое лицо и весело по-русски сказало «выходите, война кончилась».

Сходили мы и к доктору Фрейду, и в последнюю квартиру Людвига ван Бетховена. Квартира Бетховена оказалась на верхнем этаже обычного жилого дома. Увидели посмертную маску глухого гения с плотно сжатыми губами. Здесь, по-видимому, он и сочинял 9-ю симфонию.

***

А рано утром следующего дня Михаил, взяв напрокат небольшую Вольво, повез нас в Зальцбург  на родину Моцарта. За три с небольшим часа по автобану, где разрешенная скорость 160 км/час, наш «Шумахер», выжимая под 200 км/час (при этом приклеенный липучкой навигатор все время отлипал и падал) несся, обгоняя всех, пока в грозу с молниями нас не обогнал красный Ламборджини, сам похожий на молнию, только рукотворную.  Мы попросили  — «пожалуйста, потише». Сын милостливо притормозил до разрешенных 160.

И вот тогда-то я «понял» тех, кто гоняет по ночам по Москве, играя в «шашечки».

Понять-то понял, но…почему они, оставаясь живыми, давят насмерть ни в чем не повинных пешеходов, в основном стариков и детей? Гоняйтесь вот здесь, в Австрии, где и штрафы, и тюремные сроки побольше. Слабо?

Вид Зальцбурга с высоты замковой горы – альпийские горы, слегка припорошенные снежком, петляющая меду ними река, старинные дома – был также прекрасен и божественен, как музыка Моцарта. Только здесь он и мог появиться на свет. Отобедав в ресторане, выпив пива и за себя, и за сына, мы спустились к дому, где родился гений, и где рядом проходил очередной зальцбургский фестиваль. Шла «Катерина Измайлова» Д.Шостаковича. Дирижер  – Римас Туманис.

Обратно в Вену сын повез нас другой дорогой, через озера. Мы слегка заплутали, но навигатор вывез. От красоты гор и озер альпийских было ощущение, что мы попали в какую-то сказочную страну, которую вот сейчас нам покажут, а потом – все! И мы будем только вспоминать ее.

Но можно ли в этой сказочной стране жить? Изо дня в день? Для этого здесь, наверное, надо родиться.

— А где коровы и овцы? — удивленно спрашивала жена. Мы с ней много путешествовали, везде ей хотелось высмотреть – чем и как живут люди.

— В стойлах уже, наверное,  —  попытался отшутиться я. —  Вечер же.

Сам же искал глазами имение-гостиницу Ю.Лужкова и его супруги Е.Батуриной, но, разумеется, не нашел.

***

За завтраком на следующее утро через стол от нас сидел совсем глухой 90-летний дед. А его сын лет шестидесяти кричал ему в ухо:

— Отец, давай выпьем шампанское  за победу! Ты же брал Вену в 45-м!

— Выпьем! – кивнул старик. И они выпили.  По бокалу.

Чуть позже мы их увидели у памятника советским воинам. Они сидели ближе к фонтану. И 90-летний воин что-то вспоминал.

***

Венский историко-художественный музей…. Сын, раньше не любивший живопись, на этот раз меня удивил.  Мы с ним даже присели на диване перед Брейгелем-мужицким, перед картиной «Охотники на снегу».

Холодный январь, охотники, почти ничего не добыв, понуро возвращаются домой. И у собак тоже понурые морды. Как дальше жить в такие холода?

Это была одна из самых любимых картин Андрея Тарковского. В фильме «Солярис» режиссер долго и медленно показывал ее героям, которые жили далеко-далеко в космосе и тосковали по Земле. А птица, изображенная Брейгелем, расправив крылья, летела вдоль заснеженных гор, как знак тоски по планете Земля.

А после Брейгеля я даже уговорил Михаила сняться у портрета молодого человека кисти Тициана. А жену — возле портрета венецианки Веронезе. Как же русские женщины похожи на венецианок! Венеды – славяне.

«Да, скифы мы! Да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами!» — сказал про нас и себя А.Блок, хотя в нем текла еще и немецкая кровь.

***

…В Дрезденскую галерею мы поехали на целый день из Карловых Вар. В автобусе каждого заставляли пристегнуться ремнями к креслу. Это удивляло. Но не только это. Удивил разрушенный и вновь восстановленный по кирпичику Дрезден. Восстанавливался годами – и галерею, и соборы, и центр города. И, конечно же, удивила Сикстинская мадонна. В общем-то, ради нее и поехали.

Удивила и  та странная тишина, что стояла в зале, в котором она находилась, завораживала. По бокам и рядом были и другие картины. Но их не хотелось замечать.

Я про себя отметил, что на Сикстинскую мадонну смотрели единицы. Остальные или слушали нашего гида, или ,отвернувшись от великого полотна, слушали своих аудиогидов.

…А в 1945 году в ночь с 13 на 14 февраля Дрезден, галерею и обычных немцев разбомбили фугасами американская авиация. Около 300 тысяч человек погибло. Столько же, сколько потом в Хиросиме и Нагасаки. «Небо было сплошным черным дымом. Сердитое солнце казалось шляпкой гвоздя. Дрезден был похож на Луну – одни минералы. Камни расплавились», — это Курт Воннегут, американский писатель с немецкими корнями, «Бойня №5».

В самом  начале мая 45-го года младший лейтенант Л.Волынский нашел Сикстинскую мадонну  и еще 300 живописных шедевров. Немцы-искусствоведы помогли. Эсэсовцы спрятали их в соляных шахтах. Они погибли бы там. До 1955 года эти шедевры реставрировали в Москве, а потом были возвращены Германии – тогда ГДР.

В Венском историко-художественном музее тоже был Рафаэль – Мадонна на лугу. Я показал Михаилу три фигуры – деву Марию, младенца Христа и Иоанна Крестителя. И земной пейзаж. Ничего лишнего. Просто и божественно. Рафаэль писал и верил. И передавал нам эту веру. А мы? Верим ли мы? Поэтому, наверное, и нет у многих смысла жизни. Сын задумался.

А на следующий день мы ходили по Бельведеру и Музею Освальда без Михаила. Г.Климт, Э.Шилле, О.Кокошка – гении рухнувшей Австро-Венгерской империи. А еще у них был З.Фрейд, философ О.Витгенштейн, писатели Ф.Кафка, Я.Гашек, М.Рильке. Империи нет, а красота и мудрость остались. И Вена – одна из самых красивых и экологически чистых столиц мира.  Но чем это достигалось у них и достигается сейчас?

В метро Площадь Святого Стефана был туалет. Я положил пол-евро в смуглую руку турчанки и подошел к кабинке. Дверь мне отворил турок, почему-то строго посмотрев мне в глаза. А как только я вышел, в кабинку устремилась та самая смуглянка-турчанка – наводить  окончательный лоск, хотя я был вполне аккуратен. Вот так чистота и благопристойность достигается в Вене.

***

Вечером сын в своем отеле ждал друга из Италии. Они должны были довезти через Польшу и Белоруссию очень-очень богатому русскому мраморный камин ручной работы. Когда мы приземлились в Шереметьево, сын с приятелем все еще стояли в Бресте на таможне.

Таксист, который нас вез домой, как только мы попытались пристегнуться ремнями на заднее сиденье, обернулся и с усмешкой сказал: «Не надо».

— Но там у них даже в автобусах  заставляли пристегиваться!

— Там — не здесь, — ответил добродушно водила, и не спеша, но быстро довез нас до подъезда. Рассказал, как показывал сыну, как руками ловил рыбу под Москвой.

Здесь — не там.

Здесь, в квартире на 17-м этаже с видом на Серебряный бор, было очень и очень душно. Окрыли все. На столе стоял и выветривался европейский дух  из разных предметов —  богемского хрусталя (восстановил частично разбитый подарок тестя на свадьбу), стеклянной совы ручной работы (понравилась жене в Чехии), французского коньяка из дьюти-фри, альбомов и буклетов из музеев и галерей. И почему-то страстно захотелось сразу же сравнить Европу и Россию. Немедленно. Ведь к стыду своему не был в глубинке России лет 20 с гаком. Страстно потянуло на родину отца, матери, дедов, бабушек, тестя и тещи.

***

Жена попросила отвезти на дачу что-то из вещей. А сын уже вернулся из Белоруссии. Камин с Брестской таможни переехал на таможню московскую. Но с нее дальше пока не двинулся.

Дача наша располагается меж двух империй – Российской и Советской, а точнее того, что от них осталось. Поселок Рай-Семеновское на высоком  берегу Нары —  имение П.Нащокина, друга А.Пушкина. С остатками усадьбы, с храмом, построенным М.Казаковым, от которого тянется липовая аллея на полтора километра до Нары, по которой пройти уже невозможно – заросла. А ведь по ней когда-то прогуливался Александр Сергеевич…

Церковь, слава богу и патриарху, восстанавливают: березка уже не растет на куполе, а низ выкрасили в желто-белые классические цвета.

В таких же цветах – и самое старое здание МГУ (сейчас в нем ИСАА), здание Сената в Кремле и многочисленные столичные храмы, в том числе и тот, на стыке улицы М.Казакова и Токмакова переулка, – церковь Вознесения господня, – где я родился и жил до 10 лет.

***

Из Рай-Семеновского покатили к остаткам Советской империи – к Оболенску, закрытому когда-то поселку, где делали биологическое оружие, а теперь выпускают лекарства.

Вышли из машины у небольшого рыночка, и спросили у вальяжного высокого господина с огромным псом на поводке:

— Где тут туалет?

— Нет туалета, — ответил он, — планировали в середине восьмидесятых большой туалет и 20 тысяч жителей. А теперь идите за нами, и он указал на ближайший лесок, куда устремился его породистый черный пес.

На желтом длинном жилом кирпичном доме была выложена дата – 1985 год. Горбачев тогда  пришел к власти.

***

После Оболенска я с азартом предложил: «А давай – в Каменское и Клово!. Рядом же.» Михаил не менее азартно кивнул. И мы понеслись на родину моей матери и бабки к еще более древней России. Нарофоминск, Балабаново, Атепцево, Каменское…

При подъезде к Каменскому, из-за поворота, мы увидели нечто белое, приземистое, словно возле дороги  появился большой белый боровик, только не с коричневой шляпкой, а с золотым куполом и крестом.

Недавно, густо выкрашенная, огороженная церковь действовала – шла служба. А когда-то, в моем детстве, отрочестве и ранней юности здесь был склад, а потом – кинотеатр.

Неожиданно начался ливень, и мы зашли в храм. Тесноты не чувствовалось, хотя храм – не очень большой. Дождь кончился. Вышли. Возле церкви стояла странная старуха, чем-то очень похожая на бабку Анну, и смотрела на нас с Михаилом, не то силясь что-то спросить, не то в чем-то осуждая…

На стене церкви висело несколько табличек. На первой было написано: «Никольская церковь села Каменское, великокняжеский храм, основанный в 1309 году». Права была моя бабуля – «еще с Литвы церква». Основатель — Великий князь Михаил, один из внуков А.Невского и дед Д.Донского.

На другой доске: «Здесь в сентябре-октябре 1812 года действовал крестьянский отряд до 1000 человек, конных и пеших, которые защищали село от французских фуражиров и мародеров». От шаромыжников наполеоновских!

И, наконец, — на последней доске прочли: «Здесь, в октябре-декабре 1941 года героически сражалась 113 стрелковая дивизия. 18 декабря она перешла в наступление».

Битва за Москву…Бабка Анна была наверху, на горе,  в деревне Клово и носила на позиции возле своего же погреба хлеб и сало сибирякам 113 стрелковой.

Под горой, в Каменском, были фрицы. Когда их окружали и добивали, многие из них уже замерзли. Лютые тогда стояли морозы. И их штабелями грузили в грузовички…  А где-то рядом, под Москвой, пропали без вести два старших моих дяди – Григорий и Александр.

Младший же, дядя Витя, не воевал – по возрасту. После войны был в Клове бригадиром, почти мальчишка – 17 лет. Мужиков-то в войну почти многих перебили.

После войны было так голодно, что дядя удрал к своему отцу, моему деду Сысою, в Москву, на завод «Динамо» в горячий цех – и там рук мужских не хватало.

А летом он приезжал в Клово в отпуск, собирал грибы и меня учил. Ходил по своим местам, далеко в лес не углубляясь, и ножом учил меня срезать гриб, чтобы не повредить грибницу.  С другом дядей Колей они пили самогонку, а мне, явно шутя, говорили, чтобы я молчал, «а то всех посадят».

А еще они с другом ловили в Наре головлей и плотву в тине руками. На спор. Кто больше наловит, тот и  «проставляет» самогонку и варит уху.

— Держи, — кричал мне дядя Витя, и швырял через ивы рыбу. И она, плотно шлепаясь в траву, дергалась и подпрыгивала. То же самое проделывал и дядя Коля. Кидал добычу своему племяннику Вовке. Однако дядя Витя ловил почти всегда больше.

***

А между 9-м и 10-м классами, в дождливое лето, когда в библиотеке села Каменского  я прочел всего 8-томного Жюля Верна, и ничего интересного в библиотеке больше не осталось, на пробу принялся за «программную» «Войну и мир». Сначала не пошло. А потом, пропуская всех этих наташ ростовых и элен, добрался до Аустерлица и неба над головой раненного князя Андрея.

И прошибло. И понеслось: Бородино, Москва в огне, Пьер в плену. Первый бал Наташи быстро пролистал – это для девчонок…  Был какой-то странный восторг, первый раз в жизни испытанный от великой книги.

Года три-четыре назад английские писатели (никто их за язык не тянул) поставили графа Л,Н.Толстого на первое место  среди писателей мира. Шекспир был на втором. И сняли не такой уж плохой телесериал по роману. Куда лучше американского,  где все-таки Наташу Ростову блистательно сыграли Одри Хэпберн.

И тогда,  в шестидесятые, после полета Ю.Гагарина, Н.Хрущев чуть ли не приказал Ф.Бондарчуку снять «Войну и мир». И денег не жалеть. И Бондарчук снял  — великое кино. Американцы дали фильму, первому советскому фильму Оскара. Признали победу.

Когда мы с сыном уже вернулись в Москву, жена и сестра обиделись, что их не взяли в Каменское и Клово. «Спонтанный порыв» их не очень убедил.

***

В следующий вояж — в город Гагарин и село Клушино – потребовали взять их с собой. Рядом должно было быть и село Буслово (Буслаево, Буслава) – родина деда Ивана Борисова.

Выехали рано, и помчались по платному пустому куску  Минского шоссе,  который был не хуже австрийского автобана, толь разрешенная скорость была поменьше – 120 км/час.  Сын выжимал все 160, как и в Европе. Пролетели поворот на Бородинское поле, где всей семьей были на реконструкции  Бородинского сражения в 2012 году, на юбилее, за день до приезда туда Путина и высокого правнука Наполеона. Француженки, одетые в национальные платья, ища грибы, заблудились в лесу. Их, слегка испуганных, с трудом нашли.

***

Проехав  памятник Зое Космодемьянской, остановились у часовни с голубым куполом, поставленной близ трассы. Поставлена часовня в честь тех, кто отдал жизнь в битве за Москву в 1941-42 годах . И погибли они все на том же Бородинском поле. Искали останки и нашли их волонтеры.

Город Гжатск (ныне Гагарин)  во время войны был под немцами. Сейчас же это уютный, немного пыльный провинциальный городок с рекой Гжать, с кинотеатром «Космос» и с тремя музеями, посвященными первому космонавту. В одном из них, своеобразной «трехкомнатной квартире», которая была подаренной советским правительством родителям Гагарина, жили очень скромно — разве что чуть лучше, чем наши родители. Жена и сестра с удивлением узнавали такие же, как у наших родителей,  или похожие  предметы быта. Удивляла только черная волга при входе под пуленепробиваемыми стеклами. На ней первый космонавт выжимал предельную скорость.

Поехали в село Клушино – родину Гагарина. А село Буслава должно было быть по семейным преданиям «в 5-7 верстах» от него.

Деревянная, с соломенной крышей, изба. Ее восстановили, а точнее, построили новую для музея  в новые времена такой, какой она была в 30-е годы.  Старую-то, исходную, в которой Гагарин и родился, отец его после войны разобрал и перевез в Гжатск.

Половики. Русская печь. Иконы. Половицы слегка скрипят. Швейная машинка. Тихо. Хранительница музея читала книгу современного автора Л.Данилкина про Гагарина.

— Врет? —  спросил я.

— Нет, — но привирает, слегка приукрашивает. Был только в городе и с начальством общался, а здесь не был. Звонил.

Показала нам землянку, где в войну ютились Гагарины, когда фрицы заняли их дом.

Почему же С.Королев выбрал первым космонавтом Юрия, а не Германа Титова? За широкую русскую улыбку и обаяние? Но и у Германа была неплохая улыбка. И грамотней  был Гагарина – наизусть шпарил «Евгения Онегина». Испытывал ли генеральный к Гагарину какие-то особые отцовские чувства? Своего-то сына не было. Может быть. А может быть потому, что сам побывал на «колымском курорте».  И знал, почем фунт лиха – чуть не загнулся на этом курорте. И до конца отстаивал Юрия перед кремлевским начальством. И отстоял.

***

Пикник на обочине – у «дома Гагарина» в Клушине. Стол, скамейки, пластиковые стаканчики. Мы не первые здесь причащались. Для моего безбожного поколения Ю.А.Гагарин был до какой-то степени своеобразной заменой Христа. Да и погиб  трагически на 34-м году. А сыну моему Михаилу – уже чуть больше 34-х.

***

Помню, как я тащил 12 апреля бревно волоком – еще не весь снег сошел – в соседнюю школу. Чтобы не оставаться на уроке труда и  не строгать и не сбивать табуретки. Трудовик послал меня к другому трудовику.

И я долго ничего не мог понять. Трудовик соседней школы куда-то делся, а школьники, прыгая и визжа, кричали только:  «Гагарин, Гагарин, Гагарин!!!»

А 14 апреля 1961 года нас никто не выгонял на Ленинский проспект. Сами добежали, а потом добрались и до Красной площади. Единственный раз в своей жизни, я, пожалуй, искренне и по-настоящему гордился своей страной. Хотя и потом были поводы, но не такие все-таки.

Окончив «пикник», попрощались с хозяйкой музея. Та, хотя и пожаловалась на низкую зарплату, но из гордости сумму ее не назвала, а отвернулась и посмотрела в окно. Там, в огороде росли капуста, картошка, лук…

Уезжая из Клушина, мы увидели девчонку лет 12-13, которая устремилась вдогонку за нашим Ниссаном. Я попросил сына слегка сбавить,  а она надбавила и обогнала нас.

 Мы проехали мимо огромного коттеджного поселка «Галактика» — неуютного и недостроенного. Проехали мимо выцветшего плаката с улыбающимся Юрием Алексеевичем. Плакат гласил: «Родине Ю.А.Гагарина – образцовую экологию». А село Буслава так и не нашли.

Потом, уже приехав в Москву, раскопали в интернете , что в 41-м году оно еще было на военных картах, а потом исчезло. А ведь дед мой Иван, как говорил мне отец Андрей, в революцию и гражданскую войну здесь верховодил – «революционерствовал». Но, когда умерла жена, родив дядю Васю – младшего, моего крестного, не сразу, а в голодные 30-е годы всей семьей – 2 сына и 2 дочери – перебрались в столицу. Жили, выживали, а после победы нас растили: родились 3 брата – все Александры – и сестра Надежда.

Старший, Александр Васильевич, родился в 45-м в Долгопрудном, младший родился в Норильске, в ссылке в 52-м, я, средний – в Токмаковом переулке, где селились староверы-беспоповцы, и сестра моей бабки Анны была их старостой. В этом переулке с 1908 года стоял и стоит храм Воскресения Христова и Покрова Пресвятой Богородицы.

Когда я пошел в первый класс тетка записала меня в «церковь», которая теперь была детской библиотекой. Библиотекарша, куря беломорину, и отгоняя дым от себя и меня, выдала мне сказки Пушкина с иллюстрациями художника Билибина. И еще тетка настояла, чтобы моя мать Антонина Семеновна крестила меня в Елоховском храме.

Помню, как в Токмаковом переулке я впервые пережил  звездно-космическое откровение. Мой отец,  Андрей, вел меня, семилетку, за руку через помойку, от которой остро пахло арбузными корками и гнилью, а я поднял глаза и увидел звездное небо, вселенную, бесконечность. И две мысли одновременно пронеслись в моей семилетней голове: «Я умру?» — «Нет, я бессмертен!»

***

31 августа, 1 и 2 сентября мы продолжили с сыном углубляться в Россию. Поехали в Плес, а затем по Золотому кольцу. Был и предлог – отвезти художника-авангардиста наследника К.Малевича Бориса Бича, чьи картины хранятся и в Третьяковке, и в Русском музее. В Плесе у Бориса – двухэтажный дом недалеко от дома И.Левитана.

Добрались за 6 часов. Мимо Переяславля-Залесского, Ростова Великого, в Ярославль не заезжали. В Ростове Великом остановились. Красота золотых куполов поразила, также как и отсутствие туалета. Пришлось в год экологии сходить в кустики.

При подъезде к Плесу дорога, и до того неплохая,  сделалась еще лучше – почти как в Австрии.

—  А что вы хотите? В пяти  верстах от нас резиденция Медведева. Да и Плес не узнаете – так изменился. Вот увидите!  — сказал Борис.

… И мы увидели пятую по счету жену Бориса, Елену Клестову, – «прекрасную шляпницу». Плакат возле дома гласил: «Столичная модистка. Авторские шляпы и аксессуары».

Картины живого классика второго авангарда последнее время покупались не очень, а шляпки Елены порой разлетались со свистом. Особенно в сезон. Не так-то просто содержать двухэтажный дом – памятник архитектуры начала 20-го века!

 Таких домов в Плесе – деревянных и каменных – 101 строение. И в одном из них, каменном, вблизи музея Левитана даже останавливался в начале 2000-х принц Кентский. Чуть дальше, под церковью с пятью позолоченными куполам разместился «Плесскiй яхтъ-клубъ», который, как гласит памятная доска, 4 августа 2008 года впервые посетил тогдашний президент России Дмитрий Анатольевич Медведев. А около нее – другая доска: «Летом 1468 года через Плес на пути в Персию и Индию проходил великий русский путешественник Афанасий Никитин».

***

Вспомнилось, как 20 лет назад мы всей семьей гостили во флигеле у Бориса, и как наш, тогда 14-летний, сын Михаил забрался на церковную гору и любовался Волгой.

Не раз я потом наезжал к Борису и один, и с профессором-вирусологом С.Морозовым подышать волжским воздухом, пивка попить под знаменитого местного копченого леща.

Теперь этого леща коптили чуть ли не в каждом доме, и даже собственное плесское пиво варили в том особнячке, из которого выбрасывали 3-го сына лейтенанта Шмидта, которого исполнял Зиновий Гердт. Именно в Плесе снимался телесериал «Золотой теленок» по Ильфу и Петрову.

***

Переночевав на 1-м этаже в гостевом номере с отдельным туалетом и подогреваемым полом, я узнал от сына, что ночью сильно храпел. Я хмыкнул, но быстро привел себя в порядок и пошел за лещом и пирожными по плесской набережной. На набережной у гостиницы, где когда-то останавливался английский принц, чувствовался легкий запашок. Еще сильнее запашок был возле кофейни С.Кувшинниковой, которую А.Чехов изобразил в рассказе «Попрыгунья», из-за чего рассорился с И.Левитаном лет на пятнадцать. Ведь его он тоже запечатлел в образе художника Рябовского.

Позавтракав прекрасными пирожными с чаем, я спросил хозяйку про запашки.

— Да, попахивает. На первой линии, — согласилась «прекрасная шляпница». А у нас на второй линии  нет.

И я вспомнил, что и в Карловых Варах тоже порой, особенно рано утром, когда мы шли пить горячую лечебную водичку, тоже попахивало.

— А давайте-ка я вам лучше кое-что покажу, где уж точно не пахнет! И мы, попрощавшись с хозяином, на Ниссане, по указанию Елены, сидевшей на переднем сиденье, поднялись на то место, где стоит статуя Исаака Левитана, который теперь вечно пишет « вечный покой» для туристов, которые теперь вечно будут подниматься к нему по деревянной лестнице с пристани. Статуя подсвечивалась тремя фонарями снизу.

***

Окончательно попрощавшись с Плесом, мы с сыном по навигатору добрались до дачи Ф.Шаляпина: ржавая крыша, выбитые стекла  и не души – лебеда и крапива. А рядом, перед оврагом – длинный-длинный забор, шикарные ворота с изображением двух слонов. Ни вывески, ни таблички. Только чуть дальше, в конце этого забора – «простенькие» иномарки. Сын определил – машины прислуги.

И подумалось: «Черт возьми, кому бы ни принадлежали этот забор и ворота со слонами, почему бы этому господину или господам не озаботиться и не поднять дачу великого русского баса? Ведь стыдоба! Какой-то гламурненький Прохор Шаляпин на ТВ разбирается  с девицами и молодящимися дамам бальзаковского возраста, а поднять дачу великого русского гения никто не может.»

***

Поехали дальше молча. Было стыдно.

В Кинешме Волга разливалась еще шире, чем в Плесе. Через мост добрались до Щелыкова, дома-музея А.Островского. Дом, спасибо академическому Малому театру, поддерживался в полном порядке. Под столетними соснами и березами.

— Школьников только сюда и водят, — с грустью сказала хранительница музея. И тут же:

—  Сюда не садитесь, нельзя.

— А актеры Малого?

— А эти все рядом дачи понастроили. А раньше – да, у них здесь был дом отдыха. А сейчас каждый сам по себе.

***

Впереди был Суздаль – самый, пожалуй, по-человечески уютный город золотого кольца. Поднялись с Михаилом на холм, откуда любовались заходящим Солнцем, рекой Каменкой, соборами, лошадями, которые ждали туристов. Спустились, сын при этом заботливо меня поддерживал, чтоб не упал. Неожиданно заиграла гармонь, и Миша, раскинув руки, пустился в секундный перепляс, поводя плечами, и быстро остановился, немного смущенный.  Но так это было по-русски!

***

Путь до Владимира был самый длинный и философский. Мы спорили с сыном. Михаил признался, что от себя не уедешь. Он – не смог. Но есть ли вообще какой-то смысл в нашем существовании? Пошли ссылки на Ф.Достоевского, Н.Бердяева, М.Хайдеггера и О.Витгенштейна. Мне надоело спорить, и я замолчал. Вспомнил, что и сам в его годы задавался вечными русскими проклятыми вопросами, дружил с философом и писателем –  Ю.Мамлеевым, советским Кафкой и новым Достоевским.

— Для чего жить? – вопрошал настойчиво сын.

— Жить — для того, чтобы жить.

— Да, это какой-то француз сказал. Для русских этого мало!

«Да, подумал я, нам этого действительно мало». Но что я мог ему сейчас предложить? И вдруг подумал: «Нельзя ничего предлагать – пусть сам ищет свой смысл, сам находит и сам реализует»!

***

Я удивился, что Михаил, ничего мне не говоря, через интернет заказал номер в гостинице во Владимире. Когда он пошел пешком узнать, где завтра утром можно припарковаться у владимирских соборов, я пошел в «Ароматный мир» за пивом для плесского леща. Магазин оказался закрыт. А возле него во весь свой огромный рост разлегся хорошо одетый, с кожаным портфелем, мужчина, чем-то неуловимо похожий на моего знакомого профессора Морозова.

— И часто у вас такое бывает?- спросил я у проходящего мимо владимирского джентльмена?

— А у вас? – спросил он меня в свою очередь

Я не обиделся, и мы вместе попытались поднять пьяного добродушного богатыря и прислонить его хотя бы к дверям «Ароматного мира». В голове крутилась знаменитая фраза «Русь есть веселие пити, не можем без этого быти». Прислонили, хотя и с трудом.

— Москвич что ли? – спросил владимирский житель.

Я молча и почему-то виновато кивнул, а он объяснил мне, где можно купить холодного пива…

***

Рано утром мы подъехали к Успенскому собору. Но в него пускали только с 13.00. Вспомнил, как сорок с лишним лет назад меня, нехристя (шапку не сразу снял), не пустили в этот собор. Вспомнил «Андрея Рублева» А.Тарковского. Перекрестился, и подал милостыню старушке у входа.

Михаил сразу же предложил доехать до церкви Покрова на Нерли. Добрались до переходного моста через железную дорогу, и пошли пешком. Сын здесь был впервые, а я был давно и зимой. Увидели чудо — нам не мешали ни ЛЭП, ни толпа иностранцев с селфи-палками, ни священник, почему-то злобно отгонявший добродушного пса от туристов и храма.

А на высоком холме (а когда-то он был еще выше), на берегу старицы, посреди пойменного луга, стоял самая, может быть, красивая церковь на Руси. Сын приостановился, пораженный. Любовался.

Да, красотою спасется мир, а некрасивость его погубит, сказал один известный автор. Но не случилось пока ни того, ни другого.

И всегда на Руси было и то, и другое.

Когда-то Саша Степанов, друг гениального художника А.Зверева, принялся писать-рисовать мой портрет на фоне церкви Покрова на Нерли по цветной открытке. Не дописал. Не получалось. Напился. А потом этот подмалевок сгорел. А Саша спился и скончался. На его посмертной выставке в Московском доме художников я увидел свой портрет на фоне заходящего солнца, крестов и церкви, чем-то отдаленно похожей на  церковь Покрова на Нерли. И купил его у вдовы.

От церкви покатились на бричке, которой управляла курносая владимирская лошадница.

В Успенский собор пустили даже раньше 13.00. Рублев, его  великие фрески, особенно поразило Шествие праведных в рай. Шла служба. Я, наконец, осмотрел знаменитый собор, из которого меня когда-то вытолкали. В Дмитровском же соборе – только музей. Старинные иконы и музыка Баха.

***

Оставался Сергиев посад. Поехали.

Русский пейзаж раскинулся перед нами: бесконечная ширь, болотца, ручейки, перелески, горизонт за горизонтом снова и снова. Пять, шесть, семь горизонтов подряд – русское раздолье. «И только синь сосет глаза», как сказал Сергей Есенин.  Где это еще есть в мире?

Перед смертью Ю.Мамлеев говорил:

— Саша, ты не знаешь, как на Западе, в эмиграции, собенно в Нью-Йорке, русские тоскуют по бесконечности и таинственности русского раздолья!

Мы мчались по новой трассе, обгоняя всех, почти как в Австрии. И вдруг наткнулись на знакомое название – Курилово. Переглянулись. Так здесь же рядом Кучино должно быть, куда 33 года назад тебя, 4-месячного, мать несла через поле после грозы пешком (машина от соседней деревни не могла пройти), чтобы показать правнука прабабушке Насте и прадедушке Володе!

Яндекс был точен, но разбитая проселочная дорога была не для «яма-моты», как я обозвал мишину японку. Та заверещала «Не хочу, не хочу, не хочу!», но довезла.

От деревни остался пруд, высоченный бурьян в человеческий рост и немногочисленные столичные и владимирские дачники. Родовая изба-пятистенка стояла, но была на замке. Сын заглянул в окно – увидел печку.

И тут стали подтягиваться дачники. Всех, кого можно вспомнили – бабушку Настю, дедушку Володю, и их родственников.

Когда деда Володю увозили из этого дома, в котором он родился (инсульт случился), негнущиеся  ноги его не хотели влезать в машину. Увезли его далеко в шахтерский поселок Грицовский, к дочери. И там ему снились Кучино, липа у дома, река Ворша, и по ночам он вскакивал и пытался топить несуществующую печку. Похоронили его на кладбище другой российской деревни –  деревни Карники, в трехстах верстах от родного Кучина и того кладбища, на котором он хотел бы лежать. А бабушка Настя прожила в новом для нее шахтерском поселке  еще долго, до 96 лет, и растила нашего московского Мишу во время летних каникул. Учила: «Бойся этих машин окаянных!». Видела бы она его сегодня, обгоняющего всех на  своей японке!

Нас не хотели отпускать. Все вспоминали и вспоминали – кто с кем купался в пруду, кто с кем дружил. Сколько нас – из этих деревень, поселков, городков! Здесь,  недалеко от Кучина,  – родина писателя В.Солоухина, авиатора Н.Жуковского.

***

«Яма-мото» опять запричитала, но выбралась на асфальт. Михаил вышел и осмотрел свою любимицу со всех сторон. К семи часам вечера добрались до Лавры. Поужинали вкуснейшей ухой, пожарскими котлетами и монастырским хлебом. Подошли к Троицкиму собору XY  века, для которого А.Рублев писал свою «Троицу», и где лежат мощи святого Сергия Радонежского.

Ноги уже почти не ходили. Мы сели на скамейку. Сын позвонил матери. Она, конечно же, обиделась – без нее заехали в Кучино. Лавра закрывалась в 20.00. А очередь к мощам, в которой молодых было больше, чем старых, почти не двигалась. А когда я увидел, как без очереди к Сергию провели каких-то важных иностранцев, мы встали и пошли к автостоянке.

И порулили по прекрасной трассе к Москве, которая готовилась отмечать свое 870-летие. Кремль, Красная площадь, новая Тверская и – парк «Зарядье», все обновилось, все вычистили и вылизали.

Потом выяснится, что новый парк сразу же вытоптали, уничтожив 10000 растений, разбили стеклянный купол, запустив в него камнем. Зачем? Чтобы выразить протест? Или хвастаться перед соседями по даче, что вот, мол, растет чудесный куст, украденный в Зарядье? Красота пока не спасает наш мир. Ее саму надо спасать и охранять от нас самих. От нашей некрасивости и подлости. Красоту нашу российскую.

Да, прав Федор Михайлович – широк русский человек, широк! Слишком даже широк! Со всеми своими достоинствами и недостатками. Широк, как и его необъятная Россия. И его  надо бы сузить. Вопрос – до чего? Только ли до истоков и корней, откуда он родом? Но, думаю, этого мало.

Как сказал А.Чехов Л.Толстому, «русскому человеку не только три аршина земли нужно, но и весь мир».

Да, родину не выбирают. И вряд до конца и права формула «где родился, там и пригодился». Но есть и другая крайность – вечные русские скитальцы – гордецы и шатуны. Родину нужно прежде всего открыть для себя такой, какой она есть, какой ее Бог нам дал. И попытаться сделать ее хоть немого лучше. И начать надо с себя. Может быть, в этом и был тот новый смысл, который мы искали с сыном…