Столица — не лучшая часть России, утверждает автор, прославившийся сенсационными разоблачениями старой и новой номенклатуры. 

8 сентября 94 г. 

Под вечер на кладбище было безлюдно и тихо. Я положил на чугунную плиту растрепанные астры и взглянул на овальный портрет. Сегодня у мамы — день рождения. На металлической пластинке выгравированы даты: 8 сентября 1917 года — 8 февраля 1989 года.

Родилась мама в селе Матчино Козельского района Калужской области. Вместе с семьей уехала оттуда в тридцатом и больше, как я знаю, ни разу там не бывала. Какое оно, это Матчино? Выжило ли вообще в вихрях времени, насыщенного становлением колхозов, фашистским нашествием, повальной кукурузификацией, укрупнениями и разукрупнениями, борьбой с неперспективными деревнями? За минувшие десятилетия империи рушились, не то, что какая-то деревушка.

С детства в моих глазах мама всегда оставалась как бы в тени отцовской славы. Он, капитан дальнего плавания, доставлял наше оружие в республиканскую Испанию, после захвата корабля побывал в застенках франкистов. Участник войны, покоритель океанов. Герой! А мама была просто мамой, но это понимаешь, когда ее уже нет рядом. Это — как воздух. Или — сама Россия. Оторвись от нее, потеряй и, не умирая, — ты мертвый.

И тут, в кладбищенской тишине, вдруг дошел до меня весь идиотизм моего недавнего поступка.

Узнав, что откуда-то сверху приказали размагнитить мой видеофильм «Гиперболоид господина Абашидзе»*, я сгоряча послал в Кремль лично Ельцину телеграмму:

«Борис Николаевич! В период работы в Вашей команде я обращался к Горбачеву с просьбой покинуть Советский Союз. Очевидно, творчество и политика понятия несовместимые. Увы, должен просить Вас о том же самом. Не примите за лесть, но с неизменным уважением Володя Мезенцев». 

Я еще долго уговаривал телеграфистку, которая настаивала на Владимире, а я упорствовал: мол, Б. Н. знает меня именно как Володю**. Связь вдруг прервалась. Потом телефон вообще замолчал на неделю, и я решил, что моя действительно идиотская телеграмма никуда не ушла. А если ушла?.. Меня в пот холодный бросило, едва представил себе: вот кто-нибудь из тех, с кем я когда-то работал в окружении Бориса Николаевича, но в отличие от меня там и оставшихся до сих пор, читает мой горячечный текст и усмехается, дескать, крыша, что ли, у этого Мезенцева поехала? Ведь ныне, в отличие от горбачевских времен, слинять за бугор можно, даже и жену не спросив. И тут же, не беспокоя Самого, этот «кто-нибудь» пересылает мою бумажку в надлежащую инстанцию, чтобы оформили, да побыстрей.

Ужас! Потому как сейчас, придя к матери, я понял: пока не поклонюсь Родине, уезжать мне нельзя. А что она для меня? Квартира у метро «Сокол»? Лихорадка моих репортерских метаний по стране? Кривое «останкинское» зеркало, по-своему отразившее распад великой державы? А может, что-то совсем другое?..

Нет! Я еще успею заглянуть в родные глаза. Да вот чьи они будут — мамы или России? — пока не ведаю. * Эту ленту В.Мезенцев снял на ЦСДФ. Фрагменты из нее были показаны по Московскому ТВ. Но еще раньше в «Журналисте» (№2, 94 г.) появилось его расследование «Прощание с героем», где говорилось и о тайных связях аджарского диктатора с некоторыми представителями властных структур России. – Ред. 

** В публикации «Это вас ищет КГБ» (Журналист», 4, 94 г.) наш автор вспоминал о своем участии в работе пресс-центра межрегиональной депутатской группы, в которой состоял и будущий Президент России. Так что «Б.Н.» в самом деле, мог запомнить журналиста «Володю», в 89-90-м годах старавшегося прорвать информационную блокаду вокруг опального в ту пору Ельцина. – Ред.

12 сентября 

Радиостанция «Маяк»:

«Завтра из «Останкино» отправляется телевизионная экспедиция журналиста Владимира Мезенцева. Она пройдет по городам России. Цель экспедиции — привлечь внимание общественности к проблемам регионов, съемка документального фильма, подготовка материалов для телерадиокомпании «Останкино», газеты «Труд», других отечественных и зарубежных средств массовой информации…» 

Насчет экспедиции сказано было громковато. Взял собственную кинокамеру, залил в собственную «четверку» бензин и решил на следующий день тронуться в путь. В остальном же все соответствовало действительности.

Перед отъездом я обзвонил несколько редакций и, сказав, что буду гнать для них «злободневку» прямо с колес, тут же получил их «добро»*.

*Минувшей осенью В.Мезенцев был без работы. С начала этого года он – в штате газеты «Рабочая трибуна», где уже заявил о себе серией громких публикаций. – Ред. 

13 сентября 

Самая сильная тяга была у меня одна — увидеть ту самую Родину, где мои корни и истоки, а уж каким маршрутом до нее доберусь — этого я заранее даже и наметить не мог. Звало меня в путь и такое соображение: Москва далеко не лучшая часть России, а, значит, надо в эту лучшую всмотреться…

И вот вырываюсь наконец из окаянного, непостижимого города и на границе Московской области наобум сворачиваю к Наро-Фоминску.

Глава местной администрации В. Крамков от встречи с неожиданно свалившимся ему на голову корреспондентом уклонился, но его заместитель В. Власов уделил мне 15 минут и кое-какую информацию дал. Мол, район аграрный и потому голода здесь не боятся — выживут. Тутошние старики говорят: «Оккупацию пережили — переживем и Ельцина».

Население — 165 тысяч, но летом оно удваивается за счет дачников из Москвы. Мэр столицы Лужков знает об этом и старается оказать району посильную помощь. Как и повсюду в России, самая большая беда скуднейшее государственное финансирование школ, больниц, детских садов и т. д. (по мере моего продвижения к Матчину список этот будет все пополняться). Надежда у администрации на оборотистых руководителей из директорского корпуса. Вот есть у них И. Куимов, генеральный директор АО «Эленар», возникшего на базе завода электроизоляционных материалов. Здесь и производство расширяют, и прикупили уже к своим цехам птицефабрику «Дружба». Но таких примеров в районе — единицы.

Пометил в своем блокноте: потолковать с Куимовым. Увы, так и не потолковал. Вот если бы какой Чикатило в Наро-Фоминске объявился, тут уж я первым прискакал бы. Понятно: оголтелый негатив, бушующий в нашей прессе, хочешь — не захочешь, захватывает.

14 сентября 

Докатил до Обнинска Калужской области. Кандидат наук Михаил Шубин, недавно единодушно избранный мэром города, на мой вопрос: не знает ли, где Матчино находится? — ответил, что такого названия не помнит. А потом встревожено спросил:

— А что там, в этом Матчино, случилось? 
— Да ничего, — сказал я. — Просто маленький личный интерес.

Тут мэр Обнинска заулыбался, перешел «на ты» и предложил: 
— Знаешь, нам сейчас очень нужна поддержка прессы. Задержись у нас дня на два хотя бы. Мы тебе все покажем.

И он действительно познакомил меня с ведущими специалистами нынешней нашей атомной энергетики и показал мне все, что мог. Потом, по ходу самокомандировки, я передам в «Труд» аналитический материал о ситуации в Обнинске (под названием «Атомный погреб» он появился 1 октября, и увидел я его в газете уже по возвращении в Москву). А в день приезда в этот «погреб» у меня был повод для оперативной корреспонденции — в нашей и западной прессе только что начался шум вокруг неизвестно откуда взявшихся на «забугорном» рынке радиоактивных веществ.

Из приемной М. Шубина вышел по телефону в прямой эфир «Панорамы Маяка»:«Обнинские чекисты дезинформировали директора Федеральной службы контрразведки Сергея Степашина, считает мэр Обнинска Михаил Шубин. 

Визит Степашина в этот город был обусловлен разразившимся в ФРГ скандалом по поводу хищения радиоактивных материалов и перепродажей их на Запад. По понятным причинам Обнинск рассматривался в качестве одного из объектов, где могло произойти подобное государственное преступление. Как уже отмечалось в печати, ознакомившись на месте с положением дел, Степашин отверг такое предположение.

Однако на самом деле ситуация на АЭС и других объектах, представляющих повышенную опасность, по мнению Шубина, складывается крайне неблагополучно. Сигнально-охранное оборудование давно устарело. Пожарная команда, первой принимающая бой с авариями, недоукомплектована. На объектах сокращается штат охраны военнослужащих. Их сменяют обычные вохровцы — бабушки с ружьями, вызывающие опасения разве что только у собственных внучат.

Все это приводит к безнаказанности преступлений. Так, в 1993 году было зарегистрировано 13 случаев хищений, а в нынешнем только за январь — май — девять! Причем лишь по одному эпизоду ущерб превысил 10 миллионов рублей.

Кроме АЭС, в Обнинске находятся несколько реакторных установок. Почти каждое предприятие использует в своей деятельности радиоактивные источники и различные приборы повышенной опасности.

Отношение государства к проблемам Обнинска ведет к непредсказуемым последствиям».

Я повесил телефонную трубку, и ощущение невесомости, всегда свойственное работе в живом эфире, постепенно стало улетучиваться. Ах, это ни с чем не сравнимое чувство свободы, когда между тобой и радиослушателями нет ни редактора, ни чекиста!

И тут ко мне подошел Шубин.

— Звонили из КГБ, — сказал он (нашему поколению никогда не отвыкнуть от старых названий). — Они только что услышали «Маяк» и хотят подать на тебя в суд. За клевету.

15 сентября 

Как ни странно, угроза ФСК порадовала. Наконец-то переходят к цивилизованным методам борьбы с журналистами. А раньше просто дали бы кирпичом по башке — и в прорубь!

Конечно, процесс я выиграю. Потому хотя бы, что мэр Обнинска не из пугливых и от своих слов не откажется. Возникло и еще одно обстоятельство, придавшее мне уверенности. Днем меня пригласили в мэрию. Со мной захотели встретиться ученые во главе с директором Физико-энергетического института академиком Виктором Муроговым. Поводом была моя вчерашняя информация по «Маяку».

Физики подтвердили сказанное мною в эфире и вообще были довольны: наконец-то об их существовании кто-то вспомнил. И лишь один человек из присутствовавших на встрече попытался деликатно меня остеречь от нагнетания эмоций.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил я.

— Начальник отдела ФСК по Обнинску полковник Еремеев, — помявшись, произнес он.

Все ясно. Мною вновь затронута была честь чекистского мундира, а это органами не прощается.*

*В предыдущих выступлениях на страницах «Журналиста» («Прогулки с сенбернаром», «Прощание с героем», «Это вас ищет КГБ») В. Мезенцев не раз упоминал о своих конфликтах с «органами». Ему срывали съемки. Подсылали к нему «качков», чтобы припугнуть (однажды так «припугнули», что лицо заплыло от кровоподтеков). В 89-м в поисках компромата на Межрегиональную группу и Б.Ельцина выкрали из квартиры журналиста видеозаписи, наброски текстов к передачам. – Ред. 

16 сентября 

Передал для «Маяка»:«Сегодня мне довелось побывать на секретных объектах Обнинска. Облачившись в белые халаты, в сопровождении директора ФЭИ Виктора Мурогова и мэра Михаила Шубина журналисту разрешили совершить экскурсию к атомным реакторам, в том числе к работающим на оружейном плутонии. 

Эти установки с полным правом можно назвать достоянием человечества. И по своей надежности, и по безопасности технологии они не знают себе равных. По сути, подобная технология способна превратить Россию из страны, разбазаривающей природные богатства, в одно из самых процветающих государств в мире. Но только при одном условии: компетентности и дальновидности нашего правительства.

Грубейшие ошибки в области ядерной политики, допущенные президентами США, начиная от Картера и заканчивая Клинтоном, привели Америку к утрате лидерства. И сегодня за океаном нет не только ни одного быстрого реактора, сжигающего плутоний. Нет даже технологии! Такова оценка ситуации самих американских ученых.

По мнению Виктора Муратова, Соединенные Штаты выбросили на ветер 30 миллиардов долларов. Именно столько средств потребовалось для строительства атомного хранилища. В то же время сегодня только Россия способна до конца заставить плутоний служить людям.

Потеря лидерства США в этом направлении побуждает американцев попытаться взять под контроль русскую атомную энергетику.

Я поинтересовался у Виктора Myрогова: как ему удается противостоять сразу двум правительствам — американскому и российскому? Дело в том, что Москва считает финансирование Обнинска делом слишком накладным. Уже давно на экспериментальную базу не выделяется ни одного рубля. А зарплата ученых столь смехотворна, что целые научные коллективы давно находятся за гранью бедности.

Преступно не понимать судьба России решается не только политиками Кремля, но и учеными Обнинска…

Вечером Шубин пригласил меня к себе в тесноватую однокомнатную квартирку на окраине города. Мы крепко с ним выпили. И я успокоил мэра — до суда ФСК дело не доведет. Все ограничится автомобильной аварией. Уж, я-то их знаю…

17 сентября 

Ни свет ни заря меня поднял с постели телефонный звонок.

— Владимир Георгиевич? Говорит полковник Еремеев. Извините за беспокойство. Меня срочно вызывают в Калугу по поводу ваших радиосообщений. 
— И чем могу?.. 
— Мне бы текстики ваши посмотреть. Разрешите заехать? 
— Разрешаю, — великодушно изрек я. — Но только с пивом. 
— Вас понял.

Через полчаса Еремеев появился в моем номере с пустыми руками. 
— Извините, — оправдывался он, — еще рано. Никак не найти…

Что же ты за чекист, подумалось мне, если даже пива в родном городе найти не можешь? И, ни слова не говоря, вручил полковнику «текстики».

Узнав, что сегодня я намерен из подопечного ему города отбыть, Еремеев изобразил на лице некое сожаление и еще раз попросил «не нагнетать».

Уже гоня машину на Калугу, я вспомнил эту просьбу — высказана она была вполне миролюбиво, вежливо — и невольно хмыкнул про себя: не купиться бы…

Сквозь вечереющее солнце накрапывал дождик. Словно на волнах, сказочные леса то взбегали на холмы, то плавно спускались с них. Неоглядная красота Руси, бескрайность ее просторов, благостное молчание ее лесов и полей! Не верилось, что отсюда рукой подать до Москвы, где постоянную прописку давно уже обрел Воланд.

Подъезжал к Калуге при полной луне. Ее сияние высвечивало колдовское великолепие бабьего лета и повелевало сердцу — любуйся, храни, помни! Ах, как хорошо было! Как хорошо!..

18 сентября 

Я пока был доволен. Сумел приковать общественное внимание к обнинским проблемам*. Кроме того, в Обнинске выступил по городскому телевидению и показал два своих фильма. Из тех, что в свое время, при налете на мою квартиру, почему-то не прихватили некие граждане в штатском.

Теперь — Калуга. М. Шубин посоветовал мне по приезде туда присмотреться к заместителю главы областной администрации Алексею Петровичу Демичеву. Дескать, депутат Федерального собрания, тонкий политик, а главное — толковейший хозяин на калужской земле.

При первой же встрече с Демичевым у нас возникло взаимное доброжелательство. Потому и спросил его о личном: не знает ли, где село Матчино?

— А район не помните? — в свою очередь, спросил вице-губернатор. 
— Козельский. 
— Да есть там это село! Есть! — радостно воскликнул он. — В Козельске спросите — каждый дорогу укажет. (Забегая вперед, скажу: в Козельске о Матчине многие слыхом не слыхивали.)

Беседа наша дальше идет. Демичев рассказывает, что вниманием Ельцина и Черномырдина Калужская область в общем-то не обижена. Приезжали не раз.

Однажды Виктор Степанович две ночи в одной палатке с Алексеем Петровичем ночевал — на уток охотились. Ну что ж, мужикам за костерком куда легче столковаться, чем в кабинетах.

Из приемной главы областной администрации А. Дерягина звоню на «Маяк». Прошу выхода в прямой эфир. Однако ведущая Вера Щелкунова, оторвавшись на миг от микрофона, сообщает мне, что программа уже сверстана, и втиснуться в нее можно только с разрешения главного выпускающего редактора. Набираю его номер.

— Ты вечно без предварительной договоренности, — ворчит Вадим Смирягин, но потом великодушно позволяет выйти в живой эфир в 18.45.

Опять умоляю телефонистку срочно дать Москву. И вот чудо — мне не отказывают!

— Вы выйдете через три минуты, — говорит мне кто-то из студии. — Даю обратку.

Но обратная связь почти не действует, и я скорее догадываюсь, чем слышу, как Вера представляет меня: «А сейчас журналист Владимир Мезенцев из Калуги…»

Автоматом убираю из текста первую фразу (там у меня «Я нахожусь в Калуге») и говорю:«В беседе со мной вице-губернатор Калужской области Алексей Петрович Демичев охарактеризовал ситуацию в регионе как крайне напряженную. 

Спад производства достиг катастрофических размеров. Особенно в оборонке. Государственная политика здесь оборачивается разорением тысяч калужан… Институт банкротства, введенный правительством по отношению к разорившимся предприятиям, с полным правом, по мнению Демичева, может быть применен к самому правительству…

Хаос, царящий в Кремле, не позволяет решить ни одного вопроса. Стремление же Москвы по старинке распоряжаться в регионах, принимать за их руководство решения экономического характера без учета местных условий только усугубляет ситуацию.

Конечно, в Калуге не сидят, сложа руки. Есть конкретные достижения. Но без позитивных перемен российской политики по отношению к регионам успех вряд ли возможен».**

Кроме информации, прошедших по «Маяку», я снял еще интервью с Демичевым для ИТА «Останкино». (Тогда так называлась программа «Время». – В.М.) 

Уже в гостинице отсмотрел на камере видеоматериал и ахнул: у вице-губернатора под мышкой порвана рубаха! Неужели все переснимать? (При монтаже эту досадную подробность убрали. И напрасно, думаю сейчас. Подпиши я к концовке сюжета одну-две фразы, и досадная подробность, несшая в себе шероховатость живого факта, стала бы находкой. Но лихорадочный ритм репортерской работы «с колеса» неизбежно порождает такие вот профессиональные недогляды.)

По ходу съемки мы с Демичевым говорили в основном о проблемах политических и экономических, но в окне, за спиной этого 50-летнего калужского мужика, были Ока и церковь с догорающим в солнечных бликах православным крестом. И все тот же осенний лес на другом берегу. Этот пейзаж, по-моему, был красноречив. Мой собеседник представал не столько крупным чиновником, сколько человеком, изболевшимся любовью к своей земле, повергнутой ныне в беду.

На первый взгляд биография Алексея Петровича скучна, как газетная передовица старых времен.

Закончив школу, работал механизатором. Учился в московском институте инженеров сельского хозяйства. После его окончания вернулся в Калужскую область. Работал инженером, был на советской и партийной работе. За должностями не гонялся. В памятный беспредел, учиненный Гдляном в Узбекистане, неожиданно получил предложение занять там кресло второго секретаря одного из обкомов. Оттуда дорога в Москву, на Старую площадь, была куда короче, чем из Калуги. Но Демичев отказался: «Где родился, там и пригодился».

Это был поступок.*При подготовке этой публикации ушла, говоря по телевизионному, «за кадр» еще одна информация Мезенцева из Обнинска для останкинского ИТА. В ней были кое-какие повторы из информаций его по «Маяку». Но было и добавление. Журналист с фактами в руках сообщил о преступно-халатной охране местных атомно-энергетических предприятий, а затем сказал: если допустить, что 360 граммов «атомного порошка», перехваченных на Западе, пришли из Обнинска, то «страшно становится от одной мысли, что при следующей краже эти граммы, способные превратить Москву в мертвый город, окажутся в руках экстремистов, вроде Саддама Хусейна или Дудаева. – Ред.) 

**Эта информация дана нами в выдержках. — Ред.

19 сентября 

Меня достала одна из московских редакций — попросили продолжить обнинскую тему. И я повернул машину на обратный путь. Однако на полдороге между Калугой и Обнинском зацепился глазом за вывеску «Акционерное общество «Ерденевское». Интуиция не подсказала, а буквально крикнула мне: «Не проскакивай!» Я остановил машину…

Генеральный директор «Ерденевского» А. Скороходов оказался для меня подарком. Птицефабрика, которой он руководит, поставляет на наши рынки индюшатину. Технологию ее производства взяли у голландской фирмы «Мэйн», а поставку суточных индюшат обеспечивала, пока свой генофонд не образовался, канадская фирма «Хайбрит». В это дело московский банк Менатеп вложил 4 миллиарда рублей.

Облачившись в белые халаты и переобувшись в бахилы, идем со Скороходовым в птичники. Веду съемки. Вот генеральный выхватывает из желобка плоды индюшачьей любви — крупные, в крапинку яйца и объясняет, что с возрастом индюки теряют пыл и тогда их на четыре дня перестают кормить и держат в темноте. А затем устраивают сеанс шокотерапии. От ужаса самцы сбрасывают оперение (затем оно быстро возвращается) и вновь обретают потенцию. Не отрываясь от глазка камеры, я еле сдерживал смех: вот бы что ФСК надо засекретить, чтобы наши бабы не ввели в практику подобную технологию. Многих из нас они уже не кормят и не поят, но чтобы содержать мужика четверо суток в темноте… Нет, до этого они еще не додумались.

Потом Скороходов рассказал мне на камеру, что у АО «Ерденевское» есть уже свои фирменные магазины (в том числе в заваленной ножками Буша Москве), а на мой вопрос, как он оказался в «Ерденевском», ответил:

— Демичев втянул. Он тогда был здесь директором и позвал меня в замы. 
— Позвольте, — подрастерялся я, — это какой же Демичев? Не тот ли… 
— Тот самый, — сказал Скороходов.

Господи! Что за сюр на нашей Руси! Взлет от птицевода до вице-губернатора области! Это же фантастика!

Снова мчусь в Калугу.

20 сентября 

Оказывается, Демичев, будучи одним из руководителей области, погорел на августовском путче 91-го.

— Поддержали гэкачепистов, что ли? — спрашиваю Алексея Петровича. 
— Нет. Всего-навсего через прессу призвал калужан к спокойствию.

И тогдашние охотники на ведьм тут же сослали вас на скотный двор, то есть на ерденевские птичники?

— Да просто предложили временно возглавить это погибавшее тогда хозяйство. И я с удовольствием согласился. А когда наладил дело, произошла еще одна рокировка — снова в областную администрацию. Но уже на должность вице-губернатора. 
— Стало быть, это вы тогда вошли в контакт с «Менатепом»? 
— Да. С перспективной программой скотного двора, как вы говорите, я приехал в Москву к руководителю «Менатепа» Михаилу Борисовичу Ходорковскому и сказал ему: «Михаил Борисович, вот наша программа, вот коллектив, вот я. Дело интересное. Рискните». И он рискнул. 
— Ненароком я узнал о том, что вашу предвыборную кампанию в Совет Федерации тоже «Менатеп» финансировал… 
— Глядя вам в глаза, Владимир Георгиевич… 
— Лучше в объектив. 
— Как хотите. Глаза в глаза или в объектив, но скажу одно — на свою предвыборную кампанию я от «Менатепа» не получил ни копейки. Более того, я и не собирался участвовать в выборах, но меня подтолкнули на это трудовые коллективы области. Выдвинули кандидатом, и я дал согласие. 
— И еще один вопрос, Алексей Петрович. Насчет вашей фамилии… 
— Понимаю, — улыбнулся вице-губернатор. — У нас в Калуге никогда не было секретом, что я из тех Демичевых, род которых дали кандидата в члены политбюро ЦК КПСС Петра Ниловича Демичева. 
— Кем же вы ему приходитесь? 
— Тут седьмая вода на киселе — троюродный его племянник. Кстати, ни разу с ним не встречался, и он сам, уверен, о моем существовании не знает…

Беседы мои с вице-губернатором были долгими. Некоторые из них прошли в теле— и радиоэфире.

21 сентября 

Только что добрался до коммерческой телекомпании «Ника плюс Кэт», имеющей быть в Калуге. «Плюс» объясняется слиянием двух компаний в одну. Теперь она будет называться «Ника-ТВ».

Ее президент А. Бурцев согласился показать мои видеофильмы «Репортер» и «Гиперболоид господина Абашидзе» сразу в 27 областях, но с одним условием: за их демонстрацию мне не выплатят гонорар. «Ну и черт с ним, с этим гонораром! — подумал я. — Главное, чтобы люди увидели снятое мною».

Эфира я не видел, потому, как в то время был уже далеко от Калуги. Но позже в областной газете «Весть», дающей программу местного ТВ, прочел:

«Пятница, 7 октября, 16.00. Встреча со скандальным и опальным журналистом Владимиром Мезенцевым и его фильмами». 

Насчет «опального» согласен, но почему «скандальный»? Допустим, коммерческая приманка. Ну, а если всерьез? Как отделить действительно скандальные по своей сути факты, обнародованные журналистом, от него самого?

Решил зайти в областную газету «Весть».

В последние годы региональная печать из Золушки превратилась в принцессу. При обвальном падении тиражей центральных изданий местные расхватываются, как горячие пирожки. И понятно почему: сообщая о главных событиях в СНГ и мире, они дают еще и злободневную информацию о жизни своих регионов. Вот люди и подписываются на местные газеты, чтобы не тратиться на центральные. Кстати, на Западе это никого и не удивляет. В США, например, издания вроде «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» или «Балтимор сан», с нашей точки зрения, самые, что ни на есть областные. Но высочайший профессиональный уровень сделал их достоянием всего мира. Так почему бы той же калужской «Вести»?..

С этим безумным, в общем-то, предположением я и пришел в редакцию.

Главный был в командировке, но ответсекретарь В. Вдовенков заинтересовался рукописью моей книги «Пляски на минном поле».*

*Не опубликованная еще книга Мезенцева сложилась из его материалов в «Журналисте». Теперь, полагаем, к ней добавятся его выступления в «Рабочей трибуне» и дорожные заметки «Из Москвы – в Россиию». – Ред. 

22 сентября 

Только что узнал: мой текст прочли ночью и решили печатать его в нескольких номерах. Так и сделали. Я даже гонорар получил позже — 150 тысяч. Это оказалось очень кстати: мои «суточные» и «квартирные» подходили уже к концу.

Еду в Козельск. По дороге то и дело останавливаюсь, чтобы снять грустную красоту листопада и замерших под ним калужских пространств.

Город поразил меня безрадостностью и запустением. Такое впечатление, что после Батыева нашествия на него аж в тринадцатом веке Козельск, хоть и отстроился кое-как, но вроде бы и до сего дня не пришел в себя. А тут еще девочка у обочины дороги стоит, как свечечка на ветру, и продает яблоки.

Купил у нее ведерко — она и обрадовалась по-детски. Спросил ее, не знает ли, как на Матчино проехать. Ответила: «Не знаю, дядечка». Да и другие козельские жители тоже не знали. И только один из них указал мне дорогу.

Одолел колдобины, и открылось передо мной Матчино — селение дворов под тридцать, не больше. Мама моя в девичестве была Крючковой. Вот и начал спрашивать встречных: нет ли здесь таких? Какой-то хмельной парень вспомнил: «Есть бабка Крючкова. Вон в той избе».

Я снял парня, тракторный парк, где шел разговор, поля, окаймленные лесом, закат, догоравший над ним. Запечатлел и бабку, оказавшуюся Крючковой по мужу (а уж кем ее муж доводился маминой родне, так и не выяснилось). Совсем к вечеру побывал у матчинского бригадира Александра Борисова. Его мать, глуховатая старая женщина, сразу припомнила моих: сестер Любу, Александру и Нюру Крючковых. Только здесь мою маму Анну Захаровну могли так называть — Нюра. А было ей тогда десять лет…

Жена бригадира Алла быстро собрала на стол. Выставила и бутылку калужской. От задушевной беседы и от водочки родимой все теплело и теплело на сердце. На родине я! На родине, которую не знал! И если Калуга — провинция, Козельск — захолустье, то уж Матчино — сама Россия!

Спрашиваю: Вот и посуху добраться до вас — с «большой земли» — проблема, а в распутицу как?

— И пускай «большая земля» без нас переживает, — смеется Алла. — Тут поедешь в Козельск — и то душа изболится. Как дома? Как хозяйство?..

Предлагают переночевать у них, а я в ответ шучу: «Да ведь впервые видите человека. Может, я плохой?» «Ну что вы! — совсем по-шукшински изумляется Алла. — Плохие люди сюда не добираются…»

И все же я решил вернуться в Козельск: там у меня номер в гостинице заказан. Да и звонить же надо в Москву — передавать репортажи.

На подъезде к Козельску машина по самое брюхо села в колдобину. Сижу в потерянности. И тут из темноты ночной возникли фигуры. 
— Помощь нужна? — спросила одна из них. 
— Нужна! — выкрикнул я. 
— На поллитру наберется? 
— Три тысячи найду. 
— Ничтяк. 
— Машину выволокли из ямы, и на подъехавшем, как по заказу, уазике меня дотянули до Козельска.

23 сентября 

Утром выяснилось: машина нуждается в основательном ремонте. С ощущением катастрофы побрел в гостиничный буфет. И там подслушал разговорец о каком-то Юсупе из Дагестана, который заправляет в Козельске всем теневым бизнесом. Само собой, репортер просто обязан был с этим Юсупом встретиться.

Пешочком добрался до его офиса. В приемной сидела молоденькая красивая секретарша. Представился ей и тут же был введен в кабинет дагестанца. Нисколько не страшась камеры, он посвятил меня в суть своего бизнеса. Выглядело все вполне благопристойно, и вывод Юсупа был радужен: если к власти придут такие, как он, все у нас будет о’кэй .

После этой «обнадеживающей» беседы отправился к главе администрации Козельского района Ю. Дятлову. Видимо, вице-губернатор Калужской области Демичев предупредил его о моем приезде, и Юрий Николаевич был со мной достаточно откровенен.

Да, — говорил он на камеру, — Козельск переживает сейчас далеко не лучшие времена. Еще недавно хоть ракетчики поддерживали. Теперь же армия нищая. Самой бы прожить. В свое время была принята госпрограмма «Возрождение малых городов». По ней Козельску обещано было более миллиарда рублей. Дали едва ли не 10 процентов от обещанного.

И о Юсупе заговорили. Оказывается, недавно тихий Козельск был потрясен чрезвычайным происшествием. Калужане решили поставить дагестанца и его банду на колени.

— Приезжайте, — невозмутимо сказал Юсуп. Вместо разъяренных конкурентов в Козельск накатил ОМОН. Видимо, те же конкуренты и навели его на хозяина местного бизнеса. Милиционеры в масках положили на асфальт десятки людей (прохожих в том числе) и принялись их дубасить. Такого в Козельске не видывали со времен гитлеровской оккупации…

24 сентября 

На станции техобслуживания обещали начать ремонт машины через два дня. Вот застрял-то!

Пошел позавтракать в военторговскую столовую. Она оказалась закрытой — готовятся к свадьбе. Но сердобольная повариха принесла тарелку студня и не взяла денег. «За что брать-то? — вздохнула. — Студень-то ворованный, со свадьбы». Я чуть не поперхнулся.

Вернувшись в гостиничный номер, принялся от нечего делать за подшивку «Козельска». Первая же заметка поразила своей добросовестной лаконичностью:

«От Марины Касаткиной, возглавляющей детские организации Калужской области, в Козельск этим летом поступило известие, что одна путевка в Артек стоит 800 долларов США. А из Козельска в Калугу поступило известие, что никому эти путевки не нужны». 

В этом же номере под рубрикой «Точка зрения» страстотерпец, лишившийся своего единственного ваучера, Н. Изотов режет правду-матку без оглядки:

«Где это видано, где это слыхано, что люди на заводах работают не в полную меру да плюс все уходят в отпуск с минимальной зарплатой, а она с июля равняется 20 500 рублям. Та же картина и в сельском хозяйстве. То, что крестьяне вырастят, не знают, куда сбыть. А если возьмет их продукцию государство, то платить за нее не хочет. Как жить крестьянину дальше? И оплачивается труд колхозника мизерно — в среднем 40 тысяч рублей в месяц. Налогами же такими обложили, что при Петре Первом было легче. Но Петр принес пользу — государство укрепил, флот построил, прорубил окно в Европу. А сейчас наши правители распахнули окно в Россию для всех проходимцев, которые завалили все рынки сбыта своими далеко не лучшего качества товарами». 

Привел эту цитату лишь потому, что ее общий тон типичен для всей калужской прессы.

25 сентября 

Главное государственное предприятие в Козельске — механический завод. Останови его — двадцать тысяч местных жителей по миру пойдут. И нет у них более почитаемого человека, чем недавний директор завода А. Полуэктов (я оказался здесь на его сороковины и узнал, что в последний путь Александра Сергеевича провожал весь город).

Директор, спасая механический от краха, умел находить выгодных заказчиков, быстро удовлетворять их спрос, нацеливая коллектив на выпуск ходовой продукции — от будок для гаишников до мастерских по ремонту автомашин, тракторов, сельхозтехники. Когда понадобилось, в одном из цехов наладили даже швейное производство.

Целый день я ходил по заводу с камерой. Брал интервью у рабочих, инженеров. Записал и беседу с и. о. директора В. Родиным. Перечислять беды он не стал, да и я про них уже наслушался. Сказал о главном:

«По сути, мы брошены на произвол судьбы. Выживаем, как можем. Государство рассматривает нас только в качестве стабильных налогоплательщиков. Не больше. Вся прибыль уходит, словно в песок. Мы должны держать уровень зарплаты. Но рост ее чаще всего связан не с увеличением объема производства, а с прыжками инфляции. О правительстве же и государстве вспоминаем лишь когда на нас обрушиваются все новые я новые отчисления и налог как в федеральный, так и в местный бюджет… (Цитирую по расшифровке телесюжета.)

26 сентября 

Бабье лето счастливо задержалось в Калужской области. Теплынь такая, что в свитере упаришься. Даже летом столь жарких дней не было. А тишина в Козельске — как в барокамере.

Бреду в один из юсуповских кабаков — «Эдельвейс». Чисто, уютно. Меж столиками порхают официантки, и я слышу шелест их крылышек. У стойки бара — Юсуп. Тасует колоду.

На станции техобслуживания старик сторож в латаной телогрейке сообщил мне, что в городе опять вроде бы объявились омоновцы из Калуги, и люди опасаются нового беспредела. Сообщил и полюбопытствовал: «А скажи, чего это прежде только злодеи рыла маской прикрывали, а теперь милиция?» «Дак, власть переменилась, дедушка», — ответил я в тон ему и попросил позвать хозяина станции.

— Там у тебя маслоприемник сломан, а у нас на складе его нету, — сказал мне хозяин. — Ищи в коммерческом магазине запчастей «Русь» …

— А ты, слышал, журналист из Москвы? — поинтересовался директор магазина «Русь» Петр Челышев.

Я кивнул. 
— Может, случаем и Сашу Коржакова знаешь? 
— Не случаем. Работал с ним у Бориса Николаевича…

Тут и выяснилось, что владелец «Руси» служил в свое время в охранной сотне Андропова, будущей «Альфе», и Коржакова из «девятки» тоже знает. И, конечно же, маслоприемник сразу нашелся. «Сколько должен?» — с замиранием сердца спросил я (денег у меня было в обрез). «Нисколько», — ответил мой благодетель, да еще и подвез меня к вечеру на своей иномарке к гостинице.

27 сентября 

Все эти дни в эфир выйти не удавалось. Козельск не Калуга. Чудом дозвонился в живой эфир «Маяка» из «Реванша» — конторы все того же Юсупа (благо, что дагестанца не было, а техника у него на высоте). Прокричал радиослушателям о родном Матчине, о ситуации на местном мехзаводе. Прощаясь со мной, красивая молодая секретарша сказала, что выходит за мусульманина замуж. Пожелал ей счастья.

Снова был на станции техобслуживания. Дело чуть подвинулось.

Засиделся в редакции газеты «Козельск». По теле— и радиосюжетам из Москвы коллеги уже знали о моем путешествии «в Россию». Поделился дорожными впечатлениями, рассказал, что читал их газету и многое в ней показалось интересным. Да и сам спрашивал. Ну, к примеру: почему ни разу не слышал местного радио? И узнал: связисты заломили такую цену, что от районного вещания пришлось отказаться. (Помню, в свое время в «Журналисте» шла дискуссия об организационно-творческих отношениях между районными газетами и радио. Теперь, похоже, проблемы такой нет?)

Еще поделился наблюдениями: вот в Первопрестольной ныне нищие на каждом шагу, а здесь что-то ни одного не видел. В ответ услышал: обнищание, как и везде, есть, но город маленький, все друг друга знают, и потому человек скорее руки на себя наложит, чем на улицу с протянутой рукой выйдет. Недавно покончила с жизнью учительница-пенсионерка. Гордость, чувство собственного достоинства не позволили ей признаться, что бедствует…

По дороге в гостиницу последними словами поминал родное ТВ, бесстрастно показывающее все эти презентации, на которых пируют новые русские. Да только несчитанных миллионов, что демонстративно на такие пиры выбрасываются, хватило бы многим и многим в конец обнищавшим людям!*

*Когда этот материал готовился к сдаче в типографию, Л.Парфенов в «Намедни» представил сюжет о новых духах «Эдита Пьеха». На бомондовской тусовке по этому поводу певица порадовалась: дескать, А.Пугачева пела о миллионе алых роз, а вот ей, Пьехе, поднесли букет роз…на миллион рублей. В тоне ведущего, как обычно, звучала едва заметная ирония. Увы, это не делало ни само событие, ни экранное его отображение хоть чуточку нравственней. – Ред. 

28 сентября 

Вместе с калужским собкором Володей Ильиным поехал в новый микрорайон Козельска Сосенское, получивший статус города. Поразила великолепная школа. Таких и в Москве, наверное, не сыщешь. Три педагога представлены на премию Сороса. И уже не поразило, что здесь же, в Сосенском, находятся магазин и еще один ресторан Юсупа, куда более комфортабельный, чем «Эдельвейс» в Козельске. Разворачивается предприимчивый дагестанец в этой глубинке, и обидно, что нет ему тут пока конкуренции.

29 сентября 

Все в том же Эдельвейсе познакомился с коммерсантами Николаем и Любой. Они держат… хлебную палатку в Оптиной пустыни. Предложили прокатиться с ними — монастырь километрах в двух от Козельска…

Волшебство открывается сразу за городом, где речка Жиздра причудливой лентой огибает его. Как же прекрасна она своей неторопливостью и покоем! И как волнует сердце древний переклик над ее гладью! «Жив?!» — кричал на зорьке переправщик своему товарищу на одном берегу. «Здрав!» — доносилось в ответ с другого. Вот и название, говорят, отсюда пошло — Жиздра…

Николай и Люба остановили Волгу у ворот монастыря. Я вышел, и они укатили по своим делам…

А за монастырской стеной поражает меня сразу же обилие техники: краны, грузовики, подъемники. Нигде не видывал по Калужской области такого размаха восстановительных работ. Они на контроле у самого Патриарха. Он не раз спускался сюда с неба, добираясь из Москвы на вертолете, и служил в Оптиной…

Подхожу к группе приезжих. Кресты над тремя могилами. Злодейское убийство монахов два года назад потрясло всю Россию. Тогда же прочел в газетах, что от руки изувера пал и отец Василий, в миру — Игорь Росляков, в свое время закончивший факультет журналистики МГУ…

Пригубил святой воды. Поставил свечи. За троих убиенных, за себя, грешного. За жену свою и детей.

«Волга» уже стояла у входа в обитель. Мои новые знакомые торопились в Козельск. Что ж, бизнес есть бизнес. Только не уразуметь, почему веками этот город гремел шумными «ярмонками», славился своим торговым людом, а вот в канун XXI века палатка с хлебом воспринимается тут чуть ли не как триумф местного предпринимательства…

5 октября 

Между Козельском и Калугой хляби небесные разверзлись. В ночи полыхали золотые зигзаги молний. И грохотал гром, сотрясающий все вокруг. Уже в Перемышле решил переждать ненастье. От совсем близкого сокрушительного удара городские фонари на миг вспыхнули во всю силу, словно взывая о помощи, и тут же умерли. Мрак. Я достал видеокамеру и, подсветив фарами ливень, принялся снимать грозу.

6 октября 

Москва. Пробки. Гаишники. Вонь выхлопная. Скверно…

В почтовом ящике была открытка. Отмывшись в ванне и выпив чашечку кофе, прочел ее. Это был ответ на мою идиотскую телеграмму:

«В связи с вашим заявлением прошу явиться в УВИР ГУВД Москвы на прием к замначальнику отдела Тузу А. В. 26.09.94».

Подпись неразборчива, хотя и знакома вроде бы. Да мне теперь, когда я увидел Мурогова и Демичева, Шубина и Скороходова, когда узнал о директорах Полуэктове и Родине, когда повидал по-шукшински лукавых мужиков и баб, когда заворожен был волшебством моей малой родины и унижен болью ее сердечной, да мне теперь к Тузу А. В. и являться на хрен надо! Я — тутошний. Я — провинциальный, как мои сотоварищи из калужских газет, которым тоже быть на своей земле, как и Оптиной пустыни, вечно.

16 октября 

Вышел из «Останкино», прихватив кассеты с отмонтированным уже видеоматериалом и с исходным. Выехал на Аргуновскую. Справа вдруг припер мою четверку черный лимузин. Я резко свернул влево — вынужденно. И — врезался в бетонное ограждение. Лимузин пронесся мимо, а около моей машины тут же, будто аварию ждали, остановились две милицейские машины.

— Ваши документы!

Превозмогая дикую боль во всем теле, вылез из машины с «вашими документами» и хотел было объясниться. Удар под дых. Я в — воронке.

Когда вернулся к машине, мою четверку, как ни странно, не раздели.

Но в ней не было кассет…

Владимир МЕЗЕНЦЕВ, 
Москва — Наро-Фоминск — Обнинск — Калуга — Ерденевское — Козельск — Матчино — Оптина пустынь — Москва. 
Журнал «Журналист», 
№ 6, 1995 г.