Мы долго искали гения. В библиотеках. В метро. В кино. Даже в подворотне искали. Нашли в девятом классе средней школы. Слово — за… Витой Спивак. 

Окоченевший от тишины лицей. В здании было так тихо, что стук каблуков разбегался и отталкивался от каждой щели в старом здании. Вдруг пространство пронзил высокий чистый голос. 

Полились звуки игры на фортепьяно. Это не похоже на запись. Но откуда в шесть часов вечера в обычном лицее взяться такому пению? 

Я долго боялась зайти в зал. Всё не верилось, что за стеной — живой голос. Казалось, что это какой-то мираж и не хотелось рушить его лишними движениями. 

Спустя минуту я всё-таки решилась. Заглянув в приоткрытую дверь зала, увидела нашу учительницу и… голос. 
Голос был маленькой девочкой в лицейской форме. Я не узнала её в лицо. Странно, ведь у нас в лицее от силы наберется человек триста, а он мн незнакома. 
Через секунду музыка остановилась, девочка замолкла. Меня катапультировало в реальность. 
— На концерте тебе главное — не испугаться, — заговорила учительница. 
Прежде чем она успела ответить, я, от восторга забыв все нормы приличия, вклинилась в разговор. 
— Ты так потрясающе поешь! Сколько ты занимаешься пением? 
— Ну, практически два года… 
— Два года?! Как за такой короткий срок можно научиться так хорошо петь? 
— У неё очень хороший педагог по вокалу, — с нотками некой гордости произнесла учительница, — мы готовимся к конкурсу, если хочешь — можешь послушать. 
— Вы — её педагог? 
— Моя учительница по пению заболела, а Любовь Владимировна помогает мне готовиться к одному конкурсу — вставила девочка. 
— Так, всё, надо работать,- уверенным тоном отрезала учительница — вот здесь (она указала на какое-то место в нотах) тебе нужно петь выше. Иначе не связь между куплетами теряется. 
— А, хорошо. Сейчас,- она тут же забыла про меня и будто внутренне собралась и вновь запела. 
За этим последовало моё второе погружение. На этот раз я ушла с головой. 

В совершенно неадекватном состоянии я просидела на их репетиции целый час. Пение иногда прерывалось короткими замечаниями и обсуждением разных музыкальных переходов. 

Голос то взлетал вверх, скатывался вниз, растекался по пространству. Акустика в здании лицея оставляет желать настолько многого, что её стыдно даже назвать акустикой. Впрочем, это ничуть не мешало голосу до самого верха заполнить весь первый этаж. Её небольшая фигурка, казалось, не могла воспроизвести звук такой силы. Она будто отпускала его, а дальше он существовал отдельно. 
Пела она не только голосовыми связками, а всем телом целиком. Каждая клеточка в ней жила мелодией. Она слегка раскачивалась в такт музыки, руки её, опускаясь, рисовали в воздухе две дуги и соединялись в месте солнечного сплетения. Выводя высокие ноты, она слегка приподнималась на цыпочки, вместе со звуком тянулась вверх. В такие моменты мне думалось, что она парит над полом. 

На следующий день Настя (именно так зовут эту девочку) согласилась ещё немного побеседовать со мной. 

Подошла она ко мне с некоторой робостью, явно удивляясь такому вниманию к своей персоне. Настя небольшого роста, стоит, обхватив себя руками, словно защищаясь от чего-то. Одета она строго по правилам лицея — мешковатая шерстяная жилетка поверх простой белой рубашки застегнутой до подбородка. Классическая черная юбка, никакой косметики на лице. Пряди волос песочного цвета немного прикрывают лучистые теплые, но очень маленькие глаза, вдобавок отгороженные линзами очков. 

Отвечала на вопросы Настя очень охотно, но тихо. Звук её голоса очень похож на скрип лицейского паркета. Такой облик никак не вязался в моем воображении с высокой сценой, букетами, лакированным роялем, аккомпаниатором во фраке. 

— Настя, твой голос в обычной речи сильно отличается от того, каким ты поёшь. Как так получается? 
— Он и должен отличаться. Когда мы говорим, мы совершенно по-другому дышим. Когда я пою, то посылаю воздух и звук из солнечного сплетения вверх, и, как говорит моя преподавательница, нужно добиваться того, чтобы звук резонировал. Человек — все равно, что музыкальный инструмент. Вот, у гитары, например, для резонанса дырка сделана. 
— А ты собираешься связывать свою дальнейшую жизнь с пением? 
— Я ещё не решила. Наверное, да. Но, все-таки, для перестраховки подам документы в МГЛУ (Московский Государственный Лингвистический Университет). Просто, я не уверена, что осилю экзамены в консерваторию. 

За время нашего разговора, к ней несколько раз подбегали одноклассники и просили домашнюю работу для «коллективного обзора». Два раза ей пришлось отказать из-за того, что успела отдать кому-то другому. Казалось, она настолько привыкла к этому, что с легкостью доставала тетрадки из громадного портфеля, который, кажется, был на вид тяжелее её самой, . 

Чуть позже я попыталась выведать у одного ленивого нахлебника, спокойно скатывающего Настино домашнее задание по химии, знает ли он, что она так поёт. В ответ мне был брошен недоумевающий взгляд: «Ничего не знаю — чего пристала?!».