Комментарии к речи Леонида Парфенова на вручении телевизионной премии имени Владислава Листьева.

Классик тележурналистики Леонид Парфенов публично пробил брешь в крепости российской цензуры во время прямой трансляции Первой телевизионной премии им. Владислава Листьева. Став лауреатом премии, вручаемой за яркое воплощение на экране творческих принципов убитого журналиста, Парфенов, после слов благодарности, зачитал небольшую, но предельно искреннюю и жесткую речь.

«Сегодня утром я был в больнице у Олега Кашина. Ему сделали очередную операцию, хирургически восстановили в прямом и переносном смысле этого понятия лицо российской журналистики. Зверское избиение корреспондента газеты «Коммерсантъ» вызвало гораздо более широкий резонанс в обществе и профессиональной среде, чем все другие покушения на жизнь и здоровье российских журналистов. В реакции федеральных телеканалов, правда, могла подозреваться заданность – ведь и тон немедленного отклика главы государства на случившееся отличался от сказанного первым лицом после убийства Анны Политковской. И еще.

До нападения на него Олег Кашин для федерального эфира не существовал и не мог существовать. Он в последнее время писал про радикальную оппозицию, протестные движения и уличных молодежных вожаков, а эти темы и герои немыслимы на ТВ. Маргинальная вроде среда начинает что-то менять в общественной ситуации, формирует новый тренд, но среди тележурналистов у Кашина просто нет коллег. Был один Андрей Лошак, да и тот весь вышел – в интернет.

После подлинных и мнимых грехов 90-х в 2000-е годы в два приема – сначала ради искоренения медийных олигархов, а потом ради единства рядов в контртеррористической войне – произошло огосударствление «федеральной» телеинформации. Журналистские темы, а с ними вся жизнь, окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ. За всяким политически значимым эфиром угадываются цели и задачи власти, ее настроения, отношение, ее друзья и недруги. Институционально это и не информация вовсе, а властный пиар или антипиар – чего стоит эфирная артподготовка снятия Лужкова. И, конечно, самопиар власти.

Для корреспондента федерального телеканала высшие должностные лица – не ньюсмейкеры, а начальники его начальника. Институционально корреспондент тогда и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения. С начальником начальника невозможно, к примеру, интервью в его подлинном понимании – попытка раскрыть того, кто не хотел бы раскрываться. Разговор Андрея Колесникова с Владимиром Путиным в желтой «Ладе-Калине» позволяет почувствовать самоуверенность премьера, его настроение на 2012 год и неосведомленность в неприятных темах. Но представим ли в устах отечественного тележурналиста, а затем в отечественном телеэфире вопрос, заданный Колесниковым Путину: зачем вы загнали в угол Михаила Ходорковского?

Это снова пример из «Коммерсанта» – порой возникает впечатление, что ведущая общественно-политическая газета страны (вестник отнюдь не программно-оппозиционный) и федеральные телеканалы рассказывают о разных Россиях. А ведущую деловую газету «Ведомости» спикер Грызлов фактически приравнял к пособникам террористов – в том числе по своей привычке к контексту российских СМИ, телевидения, прежде всего. Рейтинг действующих президента и премьера оценивают примерно в 75%. В федеральном телеэфире о них не слышно критических, скептических или иронических суждений. Замалчивается до четверти спектра общественного мнения. Высшая власть предстает дорогим покойником: о ней только хорошо или ничего. Притом, что у аудитории явно востребованы и другие мнения: какой фурор вызвало почти единственное исключение – показ по телевидению диалога Юрия Шевчука с Владимиром Путиным.

Вечнозеленые приемы, знакомые каждому, кто застал Центральное телевидение СССР. Когда репортажи подменяет протокольная съемка «встреча в Кремле», текст содержит «интонационную поддержку», когда существуют каноны показа: первое лицо принимает министра или главу региона, идет в народ, проводит саммит с зарубежным коллегой. Это не новости, а старости – повторения того, как принято в таких случаях вещать. Возможны показы и вовсе без инфоповодов – на прореженной эфирной грядке любой овощ будет выглядеть фигурой просто в силу регулярного появления на экране.

Проработав только в Останкине или для Останкина 24 года, я говорю об этом с горечью. Я не вправе винить никого из коллег, сам никакой не борец и от других подвигов не жду. Но надо хоть назвать вещи своими именами. За тележурналистику вдвойне обидно при очевидных достижениях масштабных телешоу и отечественной школы сериалов. Наше телевидение все изощреннее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовешь его гражданским общественно-политическим институтом. Убежден, это одна из главных причин драматичного спада телесмотрения у самой активной части населения, когда люди нашего с вами круга говорят: чего ящик включать, его не для меня делают!

Куда страшнее, что большая часть населения уже и не нуждается в журналистике. Когда недоумевают: ну, побили, подумаешь! мало ли кого у нас бьют, а чего из-за репортера-то такой сыр-бор? – миллионы людей не понимают, что на профессиональный риск журналист идет ради своей аудитории. Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял. А за то, что это прочитали, услышали или увидели».

Речь была произнесена в Москве, 25 ноября 2010 года, в ТЦ «Останкино», АСБ-1.

Журналист Леонид Парфенов во время крушения старого «киселевского» НТВ одним из первых покинул тонущий корабль независимого телевидения, написав при этом открытое и обличающее письмо в адрес бывших коллег. И теперь он в прямом эфире попытался пробить брешь в том телевидении, которое было создано после закрытия НТВ в 2001 году.

Он подвел итоги 10-летней истории телевидения: журналисты превратились в чиновников, которые выполняют приказания своих начальников.

В целом, коллеги по цеху поддержали Парфенова — не было никого, кто бы поспорил с Парфеновым, уличил его во лжи. Так, Ясен Засурский, президент журфака МГУ, заявил порталу «СЛОВО-ЗА НАМИ»: «Я считаю, что он правильно, разумно поступил. Надо более открыто действовать на телевидении».

Тем не менее, если посмотреть новости сегодняшнего дня, они, конечно, ничем не отличаются от вчерашних.

Дело в том, что речь Парфенова была обращена не к журналистам, а к власти. Такое мнение высказал и первый президент фонда «Академия российского телевидения», известный тележурналист Владимир Познер. «Это адресовано было и не Добродееву, и не Эрнсту. Потому что, в конце концов, эти люди выполняют определенные указания… Ну, не знаю, все ли понимают, но, безусловно, многие это понимают. И это было адресовано не им. Им завтра скажи «Ребята, вперед, работайте так, как вы считаете нужным», я вас уверяю, что информационная часть телевидения изменится категорически», — сказал Познер в эфире «Эха Москвы» в пятницу.

В то же время хочется добавить, что проблема не только во властных сигналах. Проблема в том, что все привыкли этих сигналов ждать и видеть сигналы даже там, где их нет. Власть не смогла бы установить тотальный контроль над телевиденьем, если бы журналисты на всех уровнях не проявляли такого рвения в считывании и выполнении властных сигналов.

Журналисты не просто по необходимости выполняют указания власти, боясь потерять работу, они проявляют удивительную готовность «запрещать и не пущать» в эфир то, на что власть, быть может, не обратила бы внимание. Само-цензура в журналистике давно стала большей проблемой, чем цензура.

Другие комментарии к речи Леонида Парфенова:

Журналистка Светлана Сорокина также отметила, что полностью согласна с позицией Парфенова.

«Я даже была приятно удивлена тем обстоятельством, что Леня именно так написал, и как он сказал — волновался и прочел речь с листа, а не в своем изложении. Видимо, именно дорожа теми формулировками, которые выстрадал, сидя над этим листом бумаги», — подчеркнула Сорокина.

По ее словам, речь была «замечательная, правильная и точная».

«Единственное, что у меня очень сложное ощущение от атмосферы, в которой была произнесена эта речь. Потому что она говорилась непосредственно перед лицами тех людей, которые во многом и диктуют эту моду на телевидении», — сообщила собеседница «РИА-новостей».

В то же время «все чинно, замечательно, красиво, все поздравили, нужные слова произнесли», — поделилась впечатлениями от церемонии Светлана Сорокина.

Виталий Лейбин, главный редактор журнала «Русский репортер»:

Мне кажется, это очень хорошая речь. Не то чтобы она открыла нам что-то новое, а сверх описанные недостатки нашей телевизионной системы и информационного сообщества были описаны достаточно ясно… Конечно, уже все это знают, в том числе и руководители телеканалов, которые были на вручении той самой премии, где была произнесена речь.

Эта речь ценна даже не содержанием, которое кажется банальным для нашего круга, а тем, что, во-первых, заявлена позиция Леонида Парфенова. Он всё-таки тот человек, который довольно редко резко заявляет свою позицию. То, что он выступил с настоящей политической речью ? это, конечно, новость.

Второе ? это повод, по которому он выступил. Парфенов призывает руководителей первого и других каналов к коммуникации, видимо. То есть хочет поговорить о сложившейся проблеме.

С этой проблемой знакомы все, а все-таки понятно, что большинство сотрудников, журналистов и менеджеров наших каналов ? люди того же круга, что и Парфенов. И многих глубоко травмирует то, что они не могут достаточно реализоваться. Однако многие из них, похоже, считают, что становясь слишком исполнительными, они выполняют некую государственную миссию.

А что касается государственной миссии, то тут есть очевидные проблемы. С точки зрения государства, то, как подаются официальные новости — это нормально. Но выходит, что на том месте, где могла бы быть дискуссия, появляется какой-то театр, действительно, как говорит Парфенов, советского типа. Кто-то на каких-то скучных совещаниях что-то говорит. Это, конечно, повышает запоминаемость «первых лиц», но нисколько не увеличивает их популярность.

Гораздо более эффективней система, при которой всё-таки основные решения государства обсуждаются. Если политики сами открывают обсуждение, возникает возможность для критики. Но именно ее они боятся больше всего.