Тихон Дзядко — журналист, заместитель главного редактора телеканала «Дождь» и ведущий программ «Здесь и сейчас» и «Hard day’s night». В течение 9 лет работал корреспондентом и ведущим на радио «Эхо Москвы».

— Вы работали на «Эхо Москвы» и продолжаете работать на «Дожде». Чем привлекли вас эти СМИ? Почему так важно их существование?

— Мне очень повезло, что я работал на «Эхо Москвы» и по-прежнему работаю на «Дожде». Такие СМИ очень нужны нашей стране. Именно они пытаются заниматься настоящей журналистикой совершенно различными методами. Чего, к сожалению, подавляющее большинство СМИ в России не делают. Если посмотреть на то, что из себя представляют средства массовой информации в России, то на 95% — это проповедь, «учения Чучхе»: вы включаете телевизор, и вам объясняют, почему вы должны считать, что земля квадратная, а море сухое. Ваш журналист или ведущий не оставляет пространства для выбора или мышления.

—В чем, по-вашему, состоит задача журналиста?

— Задача журналиста —  искать ответы, но не  быть уверенным, что эти ответы верные. Он должен предложить 17 вариантов, и из них уже зритель будет делать выбор.

— Вы говорили о том, что зритель нуждается в программах формата «разговор на кухне». Если это действительно так, то почему «Дзядко3» больше не выходит в эфир?

—Программа не выпускается в силу банальных причин. Передача выходила 3 года, и все просто устали. Когда вы работаете из пяти человек, в какой-то момент у вас наступает усталость от этого продукта. Но мне кажется, что даже простые новостные выпуски на «Дожде» следуют логике «разговора на кухне». Если мы включаем новости на Первом канале, то видим ведущую, которая с одним лицом нам будет рассказывать про то, что в Москве в Домодедово взорвали 40 человек, и с этим же лицом, с той же интонацией и отсутствием       эмоций на лице она будет говорить о небывалом потомстве за последние 150 лет в московском зоопарке у серого медведя. Я думаю, что это ложное представление об объективности. Если вы делаете вид, что присутствуете над схваткой, то вы заранее врете. Как я могу доверять такому журналисту?

—В чем, по-вашему, преимущество «разговора на кухне»?

—Когда я с  вами сижу на кухне, я не стараюсь делать вид, что мне все равно на то, о чем я рассказываю.  Естественно, когда я буду рассказывать какие-то страшные вещи, я буду пугаться, если смешно, то я буду смеяться, и точно также я буду пугаться и смеяться со своими зрителями через экран. Например, происходит война в Украине, и это чудовищно страшно. Мне делать вид, что это на самом деле карта, в которой есть стрелочки, все передвигаются из одного пункта в другой? Идет война. Люди убивают друг друга: оторванные ноги, оторванные руки, льется кровь каждый день. То есть мне делать вид, что меня это не пугает? Нет, я буду пугаться и таким образом говорить со своим зрителем. Или происходит потрясающее, вдохновляющее событие в спорте, в общественной жизни, в литературе, Звягинцев получает Золотой глобус —  это круто, это классно! Я не буду делать вид, что мне все равно.

— «Дождь» часто упрекают в непрофессионализме из-за его формата. Существуют ли еще претензии к телеканалу?

—Есть несколько степеней претензий по поводу непрофессионализма. Первое: «У вас периодически отключаются петлички, у вас падают декорации, у вас в студии идет технический шум из аппаратной.» Да. Бывает. На самом деле, мне кажется, что обращать на это внимание всегда, когда это происходит, это обидно. Но это происходит у нас по одной простой причине — мы работаем в прямом эфире, а они — нет. Люди, работающие на государственных каналах, не помнят, что такое работать в прямом эфире. Когда вы работаете в прямом эфире, например, садитесь в студии вести пятичасовой марафон по каким-то событиям, действительно, за пять часов иногда садятся батарейки. В этом нет ничего страшного, мы на десять секунд уйдем на подбивку, потом прибежит звукооператор и вставит новую батарейку.

—А что под собой подразумевает «профессионализм»?

—На мой взгляд, профессиональная журналистика требует одного: вы должны показать всю картину. Например, у вас есть история. И вы показываете эту историю во всем ее развитии, во всей ее полноте, со всеми участниками и событиями. На государственных телеканалах деятелей оппозиции за последние пять лет мы видели исключительно в качестве фигурантов уголовных дел. Зрители не знают, кто эти люди. Знают только лишь, что те воруют, убивают и их сажают в тюрьму. На телеканале «Дождь» (не зависимо от того деятель это позиции или оппозиции) эти люди в равной степени появляются в нашем эфире. Они могут мне нравиться, могут не нравиться. Если они мне не нравятся, то я даже не буду этого скрывать, но они смогут ответить мне на мою претензию, смогут заявить о себе и сказать то, что они думают. Если посмотреть то, как мы освещаем события в Украине, то вы увидите, что в нашем эфире в равной степени появляются представители ДНР, ЛНР и представитель украинской власти. Наши корреспонденты снимают репортажи о пленных с этой стороны и о пленных с другой. Но когда я включаю государственные СМИ,  у меня создается впечатление, что на Востоке Украины воюют две силы: ополчение, у которого есть люди с судьбами, с мыслями, со страданиями, в основном это мысли про Великую Отечественную войну. Ему 10 лет или 15, но он все знает про Великую Отечественную войну — эрудит, гений! А с другой стороны некая черная махина, украинская армия, в которой, видимо, нет людей, потому что я их не видел ни разу. Я видел только их пленных. А самих военнослужащих не показывали. У них нет никакой мотивации, просто однажды утром они встали и решили, что будут обстреливать дома, ведь чем еще заняться?

—Из ваших слов можно сделать вывод, что журналистика должна быть эмоциональной. Зоя Светова в своей статье о Светлане Давыдовой, многодетной матери, которая обвиняется в гос. измене, выжимает слезу у читателя. Вам не кажется, что именно в этот момент теряется какая-то объективность?

˜— Что вообще такое объективность?Перед вами лежит мальчик, которому оторвало бомбой две ноги. Вы передаете в Москву: «Передо мной лежит ребенок, ему пять лет и ему оторвало две ноги. Одна улетела влево, другая вправо.»У вас никаких эмоций это не вызвало, ну мальчик, ну бомба, ну ноги. Ну женщина в СИЗО, ну 7 детей дома, и что? Мы же непредвзяты, мы объективны.

—Что, по-вашему, было целью статьи о Светлане Давыдовой? Выяснить виновна ли она?

— Во-первых, если говорить конкретно про эту статью, то в этом тексте не было целью выяснить виновность этой женщины, потому что виновность или невиновность женщины, мужчины и кого угодно определяет суд. Во-вторых, целью этой статьи было рассказать про эту женщину, про ее условия. Некая женщина решает, что у нее есть супер-секретная информация, цена которой равна нулю. Это все огромный театр абсурда. В-третьих, любой журналист изначально не объективен: он отбирает новости по тому, что более важно, а, что менее важно. В-четвертых, мы можем делать вид, что живем в безвоздушном пространстве, что когда депутат в государственной думе предлагает запретить доллары, мы можем говорить об этом всерьез. Мы можем сделать огромный круглый стол и обсуждать выживем ли мы без доллара. А можем не тратить свое время, потому что ответ очевиден, что не выживем. Объективность это хорошо, но гораздо лучше честность. Делать вид, что у истории нет подробностей — это обман, не выбивать слезу — это обманывать самого себя.

— Тогда чем же это отличается от тех же военных видео на телевидении, которые якобы разжигают межнациональную рознь?

—История про Светлану Давыдову и история про войну совершенно разные. Про Давыдову нет второй стороны, есть факты.  В чем мне видится проблема, когда Ирада Зейналова включает нарезку оторванных детских рук? В том, что, если она все-таки решила это показать, то стоит показать эти оторванные руки и с другой стороны, которые тоже есть. Во время войны, к сожалению, погибают люди, это неизбежность, погибают дети, женщины, старики. Но просто показывать в прайм-тайм главного телеканала главного выпуска и сказать: «А теперь пятиминутка зверства украинской армии.» Почему нет пятиминутки зверства сепаратистов? Ну просто чтобы для объективности. Поэтому я вообще не понимаю, зачем показывать зверства, вы можете просто о  них рассказать. И если вы не хотите работать рупором ЛНР и ДНР, то объясните своим зрителям, что это война, а во время войны снаряды летят сначала в одну сторону, а потом в другую, и взрываются они одинаково, и дети погибают одинаково. Нужно показывать войну во всей ее полноте. На войне не бывает плохих или хороших. Когда начинают стрелять, то все люди одинаковы.

— Вот вам как журналисту и человеку, который понимает, что происходит, не скучно в профессии сейчас?

— Нет, мне не скучно, но я знаю, что могло бы быть гораздо интереснее. Потому что когда вы следите за американской или даже европейской политикой, следите за тем, какие темы становятся главными на повестке дня в местных СМИ, вы понимаете, что это небо и земля. Вы посмотрите, у нас в огромной, 140-миллионной стране, первой новостью Яндекса значится заявление депутата Милонова. Мне кажется, это ужасно стыдно. Не потому что депутат Милонов, а потому что депутат на законодательном собрании в одном из городов сказал чушь, и это становится новостью. Это значит, что нет серьезных тем. Нет серьезного обсуждения вопросов бюджетной политики, нет серьезного обсуждения вопроса судебной реформы. Это не так интересно, как могло бы быть, но с другой стороны, мы же все живем, и у нас периодически происходят истории, про которые интересно рассказывать. Вот сидели и сейчас бах, и началась война в Украине, и мы будем говорить про Украину. Люди живут какими-то своими проблемами в Москве, в регионах, где угодно. Мы узнаем весь абсурд, который происходит. Могло бы быть интереснее, но все равно неплохо.

— То есть то, что мы идем в журналистику это самое правильное решение?

Это ваше решение, если оно ваше, значит, оно правильное для вас. Даже если через год или полгода учебы на журналистском факультете вы разочаруетесь, но вы же это решение приняли, и, если вы его приняли, значит оно верное. Иначе, если вы считаете его не верным, то надо его менять. Зачем делать то, что считаешь неверным? Но если говорить в целом, мне кажется, конечно, что нужно, чтобы как можно больше людей туда шли и этим занимались. Другое дело, чем они будут заниматься. Есть, например, журналисты, которые врут, и они знают, что они врут, и их это не смущает. Но зато они получают нормальную зарплату, и у них есть уверенность в завтрашнем дне. Мне кажется, чем больше будет людей, которые считают, что просто брать и зарабатывать, это плохо, и лучше не брать, сначала зарабатывать меньше, и подрабатывать где-то, но заниматься какими-то своими проектами, пусть, сперва маленького охвата и маленькой аудитории, то вот это будет классно.

Анастасия Суровая

Ученица московской школы №1929.

Улекается литературой и инди музыкой.

Любимый поэт — Владимир Маяковский.