В этом году общественный проект Тотальный диктант, который ежегодно позволяет желающим со всего мира проверить свою грамотность, отмечает двадцатилетие. Высокий уровень владения русским языком должен быть неотъемлемой характеристикой каждого, кто работает с текстом и выступает на публике. Именно поэтому Школа журналистики имени Владимира Мезенцева не могла пройти мимо этого поистине знаменательного события.

Нам удалось поговорить с председателем Филологического совета Тотального диктанта, научным руководителем портала «Грамота.ру», кандидатом филологических наук, членом Совета при Президенте РФ по русскому языку, членом Орфографической комиссии РАН Владимиром Пахомовым о том, как начала зарождаться его любовь к русскому языку, о системе обучения в школе и ошибках в своей речи и речи собеседников.

— Насколько мне известно, в школьные годы русский язык был Вашим любимым предметом. Почему? Что Вас в нём привлекало?

— Меня привлекали оценки, которые я получал по русскому языку. У меня было то, что принято называть врожденной грамотностью, хотя на самом деле это просто хорошая зрительная память и богатый читательский опыт. Я знал, как пишутся почти все слова, которые были в школьных диктантах. Поэтому, когда был диктант, я получал пятёрку. Это была самая лёгкая пятёрка, которую я мог только заработать. Для меня это всё было максимально просто. Сложно не любить предмет, по которому ты так быстро и легко получаешь пятёрки. Но тогда я думал, что русский язык — это набор правил: орфография, пунктуация. И достаточно просто хорошо знать даже не правила, а как пишутся слова, чтобы считать себя знатоком русского языка. Только гораздо позже я понял, что дело не в этом.

— Что Вам давалось проще: орфография или пунктуация?

— Орфография. Потому что пунктуация — это всё-таки знание правил. Здесь нужно помнить, когда какие знаки ставятся, понимать соотношение между частями предложения, какие там смыслы, видеть структуру предложения. Тут нужно включать голову. А что касается орфографии, поскольку это всё равно всё сводилось к каким-то словам, я почти не включал голову, на автомате писал правильно. И поэтому, конечно, пунктуация была сложнее.

— В истории о себе для издания «Москвич Mag» Вы признались, что, только поступив в Государственную академию славянской культуры, поняли, насколько «школьные знания далеки от того, чем на самом деле является русский язык». Что бы Вы изменили в системе преподавания языка в школе?

— Я бы уточнил, что, начав работать на «Грамоте» (справочно-информационном портале «Грамота.ру» — прим.), уже даже на четвертом курсе, я понял, насколько русский язык далёк от того, что преподают в школе. Наверное, в рамках школьной программы очень хочется изменить сам подход, чтобы русский язык не отождествлялся с изучением правил. Я понимаю, что критиковать легко, а сделать реально сложно. Но лингвисты давно говорят, что русский язык в школе — это набор правил, и всё самое интересное о языке оказывается за рамками учебника. После окончания школы люди знают какое-то количество норм, но, например, выразить мысль свою могут далеко не всегда. Говорить хорошо, красиво и правильно или просто выражать свои мысли могут далеко не все. Знать, откуда язык происходит, куда он движется, как он меняется и как он развивается, тоже очень важно. Если максимально коротко сформулировать: чтобы в рамках школьного курса русского языка изучалась история языка, чтобы школьный курс русского языка учил тому, что изменения в языке — это нормально.

— В одном из интервью Вы говорили, что не исправляете собеседников, их ошибки, а наоборот, изучаете предысторию, почему эти ошибки вообще возникают. Есть ли такие ошибки, которые Вам запомнились?

— Я как-то больше на свои ошибки обращаю внимание. Самая моя заметная ошибка случилась в прямом эфире на радио «Эхо Москвы» в программе «Говорим по-русски». Я сказал, что «лосось» — слово женского рода. Абсолютно уверенно заявил, вообще ни секунды не сомневаясь. Но потом уже в процессе, пока ещё программа шла, мне ведущая передачи Ольга Игоревна Северская сказала, что в словарях оно мужского рода. Я сказал: «Ну да, хорошо, мужского, я буду знать». Но это, конечно, была серьёзная ошибка. Хотя не могу сказать, что после этого почувствовал себя профнепригодным. Все мы ошибаемся, никто не застрахован от ошибок. Все, кто так или иначе пользуется русским языком, имеют право на ошибку.

— Часто ли Вы исправляете своих собеседников? И как это сделать тактично, чтобы не поставить человека в неловкую ситуацию?

— Я точно исправляю детей, просто потому что они ещё не всё знают о русском языке. И как они узнают, как правильно, если я их не буду исправлять? Я исправляю тех, кто сам меня об этом просит. Есть люди, которые говорят: «Если ты что-то заметишь в моей речи, ты меня поправляй». И я исправляю тех, кто выступает публично. Мои коллеги, друзья в рамках Тотального диктанта и в рамках других проектов связаны с публичными выступлениями. И если я вижу, что они что-то не знают, не помнят, какое-то слово произносят с ошибкой или используют не с тем значением, то я исправляю. Но максимально деликатно, тактично, только тет-а-тет, тысячу раз извинившись и сказав: «Я заметил в твоей речи, дружок, вот такое. Для меня это нормально, но если ты так будешь говорить в эфире, то многие слушатели решат, что ты неграмотный. Поэтому говори, пожалуйста, по-другому, в первую очередь чтобы тебя не захейтили». Вот так. Не потому что мне это неприятно или режет глаз, ухо и прочее. Я забочусь о репутации человека, потому что ошибки в устной и письменной речи заметны и они, конечно, влияют на репутацию.