Самый сильный пожар за всю историю республики Хакасия произошел 12 апреля. В огне пострадало 40 деревень, 30 человек погибли, несколько до сих пор находятся в списках пропавших без вести, больше пяти тысяч человек остались без жилья, почти тысяча находится в больницах. Тяжелее всего пришлось селу Шира, где уничтожено 500 домов, в которых жили две с половиной тысячи человек.

Страшно, Вась

Автобус «Абакан – Шира». Напряженность пассажиров растет пропорционально приближению к конечной станции. Люди тревожно смотрят на невеселый пейзаж: обгоревшие холмы, горы и поля. Девушка у окна разговаривает по телефону и часто-часто трет ладонями лицо.

— Блин, конечно, плачу, Макс! Я же там 20 лет прожила. Мама только и делает, что ревет.

Для водителя Василия этот утренний рейс из города до Шира первый и последний на сегодня. Потом он будет перевозить погорельцев во временные пункты размещения. Василий тоже родом из Шира. Свой дом после пожара он еще не видел.

— 12-го поехал на рейс – вся трасса в дыму. Ехали у меня две бабки и парень молодой. Я его посадил к задней двери: говорю, если что, прыгай.

— Страшно, Вась, страшно, – причитает пассажирка, сидящая рядом с водителем.

«Мой маленький Шир превратился в Мордор», — написала в соцсети жительница соседнего с Шира села Марчелгаш Марина Сенинг . Эти места и правда раньше напоминали сказочную страну с жителями-хоббита ми, придуманную Толкиеном. С одной стороны — холмы, с другой – целебные озера Шира, Белё, Иткуль.

Сейчас треть села Шира – улицы Мира, Гайдара, Гаражная, Балакчинская, Свердлова, Горная — это выжженное поле. От домов остались квадратики фундаментов и торчащие цилиндры обгоревших печных труб. Отдельные участки еще дымятся. Чернеют обуглившиеся скелеты металлических стульев, леек, чайников, велосипедов. По выжженной земле ходят худые недоенные коровы: они пришли к своим домам, от которых ничего не осталось.

На одном из пожарищ бегает черная собака с подпаленной на животе шерстью. У собаки сгорели щенки, и несколько дней она не уходит с места пожара, — рассказывает жительница уцелевшего дома.

— Мела у вас нет случайно? Хотел подписать адрес, а то все спрашивают, какая это улица была, — говорит молодой мужчина.

— Мы жене поехали обутки покупать. Мне звонят – говор Мы поехали в магазин, об утки жене искали. Звонят — говорят — у вас край горит. Я говорю — как так, 10 минут прошло, я только что из дома уехал. Я полетел сюда и успел три раза домой зайти. Все хотелось забрать, конечно. Я последний раз думал за холодильником вернусь. А потом чувствую — ноги отнимаются, какой уж там холодильник. Да ничего ты не сделаешь. Я на третий раз забегал домой, уже невозможно было. Я вынес шубу жены и свои дипломы. И велосипед ребенка, мы ей за день до этого подарили.

— Паша, нету мела у тебя? – обращается к подошедшему соседу Сергей, как будто веря, что написанный мелом на обугленном столбе адрес как-то материализует сгоревший дом.

После пожара у Паши нет не только мела, но и четырех машин и пилорамы. На возмещение убытков предприниматель почти не надеется.

— В сельсовете сказали, имущество должно было быть застраховано… Зря ты у меня вагонку тогда не купил, Серя!

— Ну нет, хорошо, что я ее у тебя не купил! – улыбается Сергей. – Видите, мы уже смеемся. Раньше не могли. Правда, смех у нас такой…истерическ ий.

Еще не начали понимать

Сельский дом культуры не видел столько посетителей ни на одном из праздников. Временно ДК переоборудовали в координационный центр: здесь погорельцев регистрируют, выдают им временные социальные паспорта и гуманитарную помощь. Вещи привозят со всей Хакасии, из Томска, Новосибирска, Ташкента, Петербурга.

— Ну что, видели уже войну нашу? – спрашивает худрук Дома культуры Елена Зырянова. С 12 апреля она работает координатором погорельцев – почти круглосуточно.

«Дорогие пострадавшие и волонтеры! Мы не справляемся с фасовкой! На полчаса мы прекращаем выдачу! Эти 30 минут вы можете спокойно погулять», – хорошо поставленным голосом говорит в микрофон замдиректора ДК.

Толпа неохотно расходится. Многие отправляются в актовый зал. Он буквально завален одеждой: вещей столько, что под ними не видно ни сцены, ни рядов кресел. Нарисованная на стене зала масляной краской кривоватая русалочка как будто бы собирается нырнуть в море вещей. В этом хаотичном море пострадавшие пытаются найти подходящее: старая потрепанная верхняя одежда в избытке, белье и детские вещи найти куда сложнее.

— Кофта теплая детская!

-Куртка теплая женская! – как на аукционе, кричат волонтеры со сцены, пытаясь систематизироват ь одежду. Волонтеры – это школьники и студенты. Каждый день после уроков они приходят в ДК и работают до ночи.

— Честно говоря, вещи берут все, кто может – погорельцы, не погорельцы, — говорит худрук Елена Зырянова. — Потому что столько у нас одежды – можно одеть всю Хакасию раз 15. Есть многодетные, малоимущие – почему бы им не помочь? А вот по продуктам строгий абсолютно учет. Человек показывает удостоверение пострадавшего при пожаре, это удостоверение выдается на основе списков соцзащиты, списки формируются на основании социального паспорта. Одна женщина пришла в очередь, ей говорят: «Вы же не погорели». Она отвечает: «А мне тоже надо!».

На пожарах «наживаются» не только охотники за гуманитарной помощью. На пепелищах появились мародеры: ищут на участках металл и оставшиеся ценные вещи. На рынке аренды жилья цены взлетели почти на треть: скоро погорельцам выдадут первые компенсации, и они станут выгодными клиентами.

— Сейчас у людей первый шок, когда они выскакивали в тапочках, проходит, — продолжает Елена. — И приходит осознание. А этот стресс куда страшнее. Мы стараемся каждого успокоить, обласкать. Вот сидит дедушка напротив меня и плачет: «Я ей говорю: брось котомку, брось котомку». Оказалось, что дедушка выскочил, а бабушка давай вещички собирать. И она на глазах у него сгорела, она запнулась на пороге, и балка на нее упала.

Я, знаете, думаю, что не так жалко потерять дома и имущество, сколько памятные вещи. Фотография мамы, которой уже давно нет, — и ты не вернешь ее никогда в жизни, никогда не увидишь. А эти шмотки – так, второстепенно.

На улице у ДК на качелях и лавочках ждут родителей и караулят узлы с вещами дети.

— Мы погорели, мы погорели, — механистически повторяет девочка-хакаска лет шести, теребя завязки кофты, — шесть трупов уже нашли.

Раскачиваясь на качелях, двое мальчиков то ли от перепуга, то ли от непонимания свалившейся беды радостно кричат:

— А у меня дом сгорел! А у тебя сгорел?

— У меня вся улица сгорела!

-Уи-уи-уи- это сирена! Побежали от пожара спасаться!

Гори гора

Поля у Шира горят ежегодно – это вам каждый подтвердит. Но каждый год почему-то все обходилось.

Рано утром 12го апреля начался ураганный ветер 30 метров в секунду, а температура поднялась до плюс 27. По словам жителей, огонь в село пошел с горы. Он перемахнул через железную дорогу, речку, «сожрал» искусственное покрытие на стадионе.

— У нас улица такая — маленько в яме — и ничего не видно, что вокруг творится. Сперва было все в дыму, огня не видать, мы не поняли ничего, пытались огороды тушить, — рассказывает Валентина, дожидаясь очереди на перевязку в сельской больнице. — Я посмотрела в одну сторону — чернота, села на велосипед и поехала в другую сторону. У нас улочка такая узкая, чуть шире больничного коридора. Я поехала по ней иуже обгорела. Орала, но мне пофигу уже было. Плохо было не от шока, а от боли. И когда я представляю, что есть люди, которые там заживо сгорели, я хотя бы чуть-чуть представляю, что это за ужас. Все это минут за 10 произошло. Почему не было ни сигналки, ни набата, ни сирены, ни пожарок?

Пожарных машин в селе три, две из них отправились тушить соседние деревни Ефремкино и Целинное. В Кожухово, Карагаево машин уже не хватило, и деревни по 70 домов выгорели дотла.

В Шира осталась одна «пожарка», пустая, без воды. Шесть пожарных на стареньком «Зиле» с огнем справиться не смогли. Жители сами отстаивали дома с лопатами и метлами – воды не было и у них. Несколько лет назад власти убрали с улиц колонки, и жителям Шира пришлось бурить скважины и переходить на электронасосы. Сразу после начала пожара электричество отключили – в итоге исчезла не только возможность замыкания, но и шанс потушить дома. Только через несколько часов пожару был присужден третий уровень сложности (который обозначает, что силами поселения и соседних районов справиться не удалось).

— Что можно было сделать, чтобы не допустить такой ситуации? Пожарники лучше сработать могли? – спрашиваю замглавы Ширинского района Василия Рядчикова.
— Вот вы прикиньте. В Шира было 12 пожарных машин плюс два поезда.
— Через сколько они там были после начала пожара?
— Ну это я не знаю, я в эти дела не лезу. Ну не к концу же они пожара приехали, правильно?
— Не знаю, я у вас спрашиваю.
— Я знаю, только, что оперативно все было.
— А 12 машин откуда приехали?
— Отовсюду, откуда только можно. Из Абакана, с Ачинска , Кемерова. Да тут два часа езды всего-то,- возмущаясь, как я не понимаю, какое это мизерное расстояние, говорит Рядченко. — Вам что надо-то от меня? Скажите, пожалуйста, если улица выгорела за 40 минут, то какими средствами можно было потушить этот пожар? Это стихия была такая, что профессионалы, всю жизнь проработавшие в этой системе, ни разу не встречались. Я понимаю ваш вопрос, чего вы хотите добиться, но вы должны понимать, что этот пожар нельзя было потушить, — срывается на крик Рядчиков. — Как можно потушить, скажите, вы же работаете в этой сфере?
— Я не работаю в этой сфере.
— Я вам задаю конкретный вопрос, какими средствами можно было потушить эту стихию?
Между прочим, вас там, — указывает пальцем вверх замглавы администрации,- накажут за такие вопросы, — переходит к угрожающему крику Рядченко. — Вы совесть-то имейте! — кричит он, убегая к дверям и надевая на ходу куртку. — У людей беда, а вы вот как поступаете! Как вам не стыдно-то такие вопросы задавать! Наживаетесь на людской беде!

— Скажите по своему опыту: это действительно самый сильный пожар, на котором вы работали? – спрашиваю у главы штаба МЧС, инженера группы обеспечения информационного взаимодействия Вячеслава Штеера, прибывшего из Челябинска.

— Нет, это картина, характерная для лесных пожаров. Просто здесь власти не выполнили ряд противопожарных мер. Таких, как опашка земель.

— Ваша опашка – это прошлый век. Это неэффективный способ, — говорит глава Ширинского района Сергей Зайцев, не отвечая, какой способ является эффективным.

Измученные горем люди выдают одну версию произошедшего за другой. Якобы баловались мальчишки, а может, по полям Хакасии разъезжали черные джипы, разбрасывая листовки с надписью «Привет от Украины». Инвалид Сергей уверен, что пожар предсказал именно он.

— У меня голова так с утра болела, и в голове было: «Конец света, конец света».

Все предположения людей, все версии ЧП записывают работники Следственного комитета, приехавшие из Москвы. Заведено пять уголовных дел по статье «Халатность». Как сообщил представитель СК Владимир Маркин, фигурантами могут стать руководители местного МЧС, республиканские и районные чиновники: главы Бейского, Усть-Абаканского и Ширинского районов.

Птичку жалко

В 10 километрах от погоревшего Шира находится курортный поселок Жемчужный. Теперь словосочетание «ехать на курорт» приобрело для ширинцев новое значение: здешний санаторий стал для 400 погорельцев домом как минимум до сентября – такой срок поставили федеральные власти для восстановления домов. После сгоревших кварталов Шира и человеческого муравейника Дома культуры тихий санаторий с выходом на озеро кажется раем.

В «раю» облупившаяся краска на этажах, а вместо душей – шланг и дырочка в полу. Но ширинцы считают, что им с временным домом повезло: погорельцев из других поселений размещают в школьных кабинетах и спортзалах.

Днем в санатории пусто: молодые едут на работу или восстанавливать документы. Остаются только старики.

— Дочка пошла на пепелище, меня не пустила, — рассказывает Валентина, — Сказала: мама, тебе не надо смотреть, плохо с сердцем будет . Все погорело. И злато, и серебро, и ложечки набор по 800 рублей.
Картошка в погребе сварилась, наверное. Мне дочка говорит: мама, не переживай, собака Джессика, если живая осталась, картошку будет есть. Она у меня такая сладкоежка была!

— Я пришел из церкви, на диван лег и уснул. Просыпаюсь — темно. Вообще голый выбежал, без рубашки, в одной майке. И куртка была. Башлык к голове прилип, хорошо, что он мне голову спас. Деньги пропали, что на похороны копил, и «шестерка». «Шестерку» не жалко — велосипед жалко. — говорит Анатолий Николаевич.

— Я, главное, переживаю за птиц. Я их кормила всегда, бывало, у меня три мешка на две недели не хватало. Как они там, бедненькие. У меня много книжек святых сгорело, иконочки сгорели. Я в общем верушшая. Мы готовились к Пасочке христовой. Все побелили, полный холодильник еды, яичек .

— Я вот попугайчика взяла с собой, Кешу, а паспорт не взяла. Руки красные у меня – это я плеснула на огонь — на меня жаром как дало — я думаю — нафиг, нафиг, не буду. А бабки сильно обгорели: одна козу вытаскивала, другая — гармошку. Теперь просит: «Хватит плакать, найдите мне гармошку, я уж вам сыграю». Ну а что нам остается делать: ни разу не отдыхали за жизнь, теперь до осени отдыхать будем.

По вечерам санаторий превращается в общежитие: в холле второго этажа смотрят новости, на третьем – «Поле чудес», по коридорам гоняют машинки дети. К семи все идут на ужин. Сегодня – рыба, капуста, картошка, булочки, апельсины и чай с карамельками.

— Это, конечно, не санаторное питание, — говорит — говорит замдиректора санатория по общим вопросам Марина Ерохина. — Нам государство платит за питание пострадавших 250 рублей в день на человека, и это еще без НДС.

— Когда в Шира горело, мы сами у себя пожар тушили, — рассказывает Марина Ерохина. — У нас на территории было 75 детей и 140 взрослых. Потом власти нас попросили принять погорельцев. Мы единственный санаторий Хакасии, который на это согласился. Конечно, это убыточно для нас. Это сейчас пока не сезон, у нас 30-40% «загрузки» отдыхающих, а летом все номера заняты. Сейчас ведем переговоры с властями о компенсации убытков, но что-то нам пока не очень хотят компенсировать.

После ужина – собрание. На повестке дня — решение, где строить новые дома.

— Вчера на штабе, который проводил Зимин (глава Ширинского района – прим. журн.), проголосовали, что строить будут на том же месте, — докладывает Василий Рядченко. — Я, конечно, молчал. Но я вам свое мнение сейчас скажу. Если уж такое горе произошло, значит, нужно признать это место аномальной зоной. Да и как на прежнем месте строить, где 70 процентов лачужки? Как вы эту землю заново делить будете?

-У нас была не лачужка!

— Вы не свое мнение говорите, а как на самом деле будет! Все равно же все сами решите!

— Я вам предлагаю решение – новый поселок у озера Иткуль. 13 километров от Шира. Мы его уже давно хотели строить, земля подготовлена, участки нарезаны по 10 соток – как раз на 400 человек. Правда, мы не знали, что такая беда случится. Я вам стопудово говорю: будем строить на старом месте – не построим к сентябрю. А в Иткуле – 99% гарантии даю! Губернатор заинтересован в том, чтобы это был образцово-показа тельный поселок!

— А садик, а школа?

— Дорог там нет пока, света, воды, но вся инфрастуктура будет! Новенькие домики со всей социалкой! Улицы в асфальтике! Только не по федеральной программе, а по местной, республиканской. И не к сентябрю, конечно. И не в этом году, — отвечает Василий Андреевич,- Голосуем!

— Здесь же от силы человек 100 из 400, кто тут живет, голосование будет правдивым? Людей оповещали? – подходит к зампредседателя его помощник.

— Я вчера оповещал! Так, 14 человек за старое место. Явное меньшинство! Никогда российский человек не строился на пепелище!

В первых рядах раздаются сдержанные рыдания. Одно решение, которое бы нравилось всем, здесь, кажется, найти невозможно. Люди, дома которых расположены близко к горе, где палы идут каждый год, в страхе жить больше не хотят, и не прочь бы переехать. К тому же земля на горе плохая: глина да камни. Радуются и те, кто имел малюсенькие участки земли по пять соток – теперь по «уравниловке» им достанется десять. А вот те, кто жил в центре, работает в Шира, те, у кого было 20 соток земли – недовольны. Практически все боятся, что землю под сгоревшими домами у них отберут, хотя погорельцы являются ее собственниками, и по закону сделать это никто не имеет право.

Уже известно, что дома будут не из кирпича, не из дерева – так слишком долго и накладно – а типичные бетонные «коробки». Люди боятся, что получатся образцово-показа тельные «курятники» вроде тех, что строят сиротам. Некоторые из погорельцев ни на кого не рассчитывают: «Будем строить сами».

— Уважаемые, а сейчас перед вами выступит отец Виктор, — объявляет замглавы.

Все «шикают» и просят друг друга помолчать.

Нас постигло тяжелое событие, — тихо говорит отец Виктор, глядя в пол. — Многие задаются вопросом – почему это в праздник Пасхи произошло. — Это не просто так, дорогие мои. Это определенные сигналы. Я служу 14-й год, и раньше на исповедь люди сотнями ходили. А в этом году очень малый процент пришел покаялся. Я призываю вас чаще посещать храм, поанализировать, поисследовать себя. Кто желает, того покрестим. Новую землю под строительство осветим. И старую я готов осветить. Мы грешники, но еще живы, слава богу.

— Дети-то не грешные! За что их? – раздаются женские голоса.

Отец Виктор молчит. В поселке Шира родители погибли у четверых детей – от пяти до 14 лет.